Людмила Астахова - Волчьи игры
Бессильная злость на свою глупость и самоуверенность сменилась неторопливыми раздумьями. А куда торопиться-то? Торопиться надо было с поисками новорилиндаров, а не по игорным домам и ресторациям шляться и деньгами сорить. Индара оказалась не по зубам бывшему рилиндару. Да и леди Конри совсем не дура, она лучше остальных помнила старую присказку: «Доверяй, но проверяй». Вот и проверила. Нашла кого-то, кто знал Джэйффа Элира в лицо. Вот только кого? Впрочем, скоро карты откроются сами и вот тогда… Уже скоро…
А потом с севера налетела метель, замела домишко до самой крыши, и Элиру стало не до неприкаянных духов и загадок личности господина Бэхрема.
В сказках, которые сказывала еще Джэйффова бабка, говорилось, что такие снежные бури случаются, когда Могучая Хела ударит в серебряный небесный бубен, топнет сапогом и пустится в пляс. Белая шуба кружится вокруг стройного стана, и от нее в разные стороны летит снег. А если уж богиня решит спеть в честь прихода столь любимой ею зимы, то ветер поднимет в море исполинские волны и по Джезиму пронесутся смертоносные бураны, вымораживая все живое на своем пути.
И Хела плясала и пела, а еще она послала по следам Джэйффа гончих Маар-Кейл, для которых ни заметенные тропы, ни каменные стены, ни прошлое, ни будущее — и не препятствие вовсе.
Они вышли из тьмы — черношкурые, красноухие, свирепоглазые и запорошенные снегом, словно обычные псы, бежавшие сквозь ночь.
«Соскучился?»— глумливо спросил вожак звонким женским голосом. Голосом Грэйн эрн-Кэдвен.
«Очень», — одними губами ответил Джэйфф.
Чистейшая правда! Кто же станет лгать за несколько мгновений до смерти?
«Уж не думает ли сын сестры моей, что Маар-Кейл решили закусить змеятинкой?»— рассмеялось огнеглазое чудовище и лязгнуло зубищами.
Шуриа невольно отпрянул. Он всегда был уверен, что красноухие приходят по душу ролфи, но в последнее время слишком многое изменилось. Кто знает, кто знает…
«Не бойся».
Дилах-Локка сбросила черную шубу-шкуру и облеклась в человеческую плоть. Для богини дело плевое.
— Говоришь, скучал, значит. А чего ж блудил, змеиный сын? — фыркнула Локка-Грэйн, присаживаясь на корточки рядом с пленником. — Только не говори, что так было нужно.
— Я и не говорю… — буркнул Джэйфф и невольно покосился на высокую пышную грудь.
От богини шло тепло как от хорошо растопленной печки. Хотелось обнять, прижаться…
— Это правильно! Не нужно меня злить.
Локка сменила гнев на милость, но освободить его от цепей не могла. Не божеское это дело. И все же смотреть в серо-зеленые глаза любимой женщины было приятно. На все остальное взгляд тоже ложился с огромным удовольствием, скользил по округлостям, распаляя воображение. Эрне Кэдвен материнство, определенно, пошло на пользу.
«Эх-хе-хе! Если Грэйн за двадцать лет стала такой…» — подумалось бывшему рилиндару.
«Какой такой?»
«Соблазнительной», — мысленно вздохнул Джэйфф.
Маар-Кейл сидели кружочком и внимательно слушали, о чем говорят богиня и смертный. Любопытствовали они.
«То что?» — рыкнула та.
«Жалко даже помирать теперь».
— Ах, ты ж кобелина! — восхитилась Локка, хлопнув себя ладонями по широким округлым бедрам. — Полумертвый, а туда же!
— Прости. Но она ведь красавица…
Богиня хмыкнула:
— Она-то красавица, да только ты уже на полдороге в эту компанию, — и повела рукой на порхавших вокруг духов. — Путь Джэйффа Элира, шамана, убийцы и рилиндара, закончился здесь. И мне не слишком хочется его спасать, этого Джэйффа Элира. Не в этот раз. Ты знаешь почему.
Чего-то подобного Джэйфф ожидал от Яростной и только мрачно кивнул:
— Блудил потому что.
Сам просил одну зубастую дочь Хелы помочь переплести косы, прекрасно зная, что делает и чем это чревато для них обоих.
Локка покачала головой и сурово нахмурилась:
— Все шутишь? Знаешь, почему я не могу сейчас явиться этим псам, — кивнула наверх, на низкий потолок, — и приказать им сбить с тебя цепи и зарезаться самим? Они меня не слышат. Они больше не ролфи. Здесь, среди смесков, очень просто забыть, кто ты есть, и разучиться слышать тоже просто.
Так бывает очень часто — крутится слово на языке, щекочет нёбо, а сказать не получается. Чувство, должно быть, незнакомое богам. Ибо Локка произнесла вслух то, во что Джэйфф никак не мог поверить до конца. Элайн Конри — никакая не ролфи! Отсюда встречи с северянами, оттого равнодушие к Шанте, потому и готовность заключить союз с кем угодно. Один бог — Власть, одна молитва — звон золота. Сильный бог и действенная молитва, стоит заметить. Кое в чем и Предвечному до него далеко. Во всяком случае, божество диллайн не искушало шурианские души.
— Здесь даже шуриа очень просто забыть себя, перестать слышать и видеть. Жизнь без богов, без верности, без правил… Соблазн даже больший, чем обычный блуд.
— И ты соблазнился, — сказала Локка.
Именно ролфийская Локка, а не Дилах, которой с рождения посвящен был Джэйфф, и не Меллинтан — мать диллайн.
Маар-Кейл как по команде устремили на шуриа пламенные взоры в ожидании ответа.
Дилах — огненная, яростная, беспощадная, сделавшая Элира воином, — жила в нем малой своей частичкой. Можно ли солгать собственному сердцу? Или обмануть кости? Или лукавить с кровью?
— Да. В чем-то очень сильно. Искушение быть просто человеком слишком велико, — признался бывший рилиндар.
— Верно. И оказался здесь, но ведь это ты так выбрал. А скажи мне теперь, Джэйфф Элир, насколько сильно ты хочешь жить?
На этот вопрос у шуриа существует только один ответ. Иначе они не дети ненасытной Шиларджи.
— Да, хочу!
Мужчина не удержался и окинул Локку… Грэйн жадным взглядом.
— Хочу сильнее, чем когда-либо прежде, Локка. Она… она ведь теперь свободная женщина.
Та оскалила зубы в волчьей ухмылке, удовлетворенная, почти счастливая этим признанием:
— А мне-то уже казалось, что ты совсем раскис и превратился в паршивого смеска! А что, сможешь жить, будучи моим должником, а?
Вопрос с подковыркой, вопрос, требующий единственного правильного ответа. И нет права на ошибку. Боги не повторяют и не переспрашивают — это верно. Быть в долгу у Локки почти так же страшно, как сделаться ее врагом. Но шуриа ускользают, пытаются ускользнуть. Иначе они не дети лукавой Сизой Луны.
— Я-то немало пожил, а вот Грэйн расстроится, — проскулил жалобно Элир. — Еще горевать станет. Разве я могу допустить такое? И… — В грязно-синем тумане его глаз затеплился злой огонек. — Да, я хочу жить. И отдам долг по первому требованию. Слово чести.
