Николай Ярославцев - Преднозначение
-Принимай…
В руках он держал, как березовые поленья, свитки и тонкие, струганные и потемневшие от времени, дощечки. Исчез и появлился с глинянными, величиной не больше ладони, плитками.
-Дедко Вран все свое богатство в захоронке тайной держал. – По прежнему хмуро проговорил он. – Память людская здесь хранится. Все за этими резами и чертами, а по иному сказать, рунами… Заклятия страшные, заговоры, наговоры. Как лечить и как увечить исправней. Из многих земель их вез старый волхв. Не одного народа память в них хранится.
Постоял, задумчиво глядя на внушительную горку. И посветлел лицом, до чего то додумавшись.
-Я родник почищу, Влада, а ты спрячь все это в мешок. Знаю, где укрыть и кому беречь.
И пропал за деревьями.
Влада раздумывала не долго. Вытряхнула из мешка остатки их запасов пищи и принялась чисто по – женски перекладывать в него все, что вынес из жилаща Радогор. Сначала на самое дно легли дощечки, нанизанные на сыромятные ремешки. Укладывала их бережно, боясь уронить или стукнуть невзначай. Не утерпела и прильнула к одной взглядом, и даже, провела осторожно рукой по испещренной не понятными загогулинами, поверхности. На миг показалось, что доощечка наполнилась теплом, а черточки зажглись призрачным светом. Испугалась и прикрыла их последней дощечкой. И сразу же выложила сверху глинянные плитки, прежде осмотрев каждую. Гладкие, с ровно обрезанными краями, и обожженные до каменной твердости. Вся поверхность плитки была изрезана еще более не понятными значками. Потом так же бережно и внимательно перебрала свитки. Были они из тонкой, хорошо выделанной кожи или из распаренной и выглаженной, а теперь ссохшейся и ломкой, бересты. И из совсем неведомого материала. Серовато – белые листы шелестели в ее руках и сами скатывались в трубки. И шелест их показался похожим на тихий загадочный шепот. Замерла, вслушиваясь, но так и не сумела разобрать не единого словечка. И только чувствовала, как плывет в неизведанные дали ее сознание, проносится над лесом, над полем со стадами скота и конскими табунами и уносится в поднебесье. А доски со стуком раскрываются сами и уж не светятся, полыхают резы огнем. И мозг, тело наполняются такой легкостью, от которой делается так весело, что хочется смеяться.
И засмеялась бы, если бы не появилась мерзкая харя с пронзительными глазами и ощеренной клыкастой пастью. Заступила ей дорогу, жилистая шерстистая лапа потянулась к ней. Длинные, хищно изогнутые когти чиркнули по подкольчужнику с такой силой, что сорвалась и повалилась вниз. Дико закричала, с ужасом видя, как летит неумолимо навстречу, ощетинившись вершинами деревьев, земля. Провалилась между ними и покатилась, колотясь телом о тугие сучья, и хлесткие, безжалостные ветки. Закрыла глаза руками, чтобы не видеть смерти. Но удара не случилось. Провалилась в бездонный колодец и потерялась в вязкой, как болотная тягучая хлябь, тьме. Закричала от ужаса, но голос утонул, увяз во тьме. Забилась, задергалась, пытаясь нащупать ногами опору. Но уже не она во тьму проваливалась, а тьма обрушивалась и давила, мяла и ломала ее, как грязный платок. А из тьмы глядели на нее холодные, желтые и немигающие глаза на жуткой зверинной харе. И уж не приглушенный неясный шепот, злорадный смех , дикий хохот наполняют ее душу смертельным холодом.
И лапы…
Вот он, сон, который когда то по глупости заспала!
И закричала, захлебываясь в болотной жиже.
-Нет!
Уже не лапы, нежные, заботливые руки тянутся к ней из черноты. И встревоженный голос Радогора пробился сквозь зверинный рев. Открыла глаза и упала на его руки.
-Радо! Это так страшно! – Всхлипнула и вдавилась лицом в его грудь.
-Что, что здесь случилось?
Он чуть не силой оторвал ее от себя и сжал голову в ладонях, стараясь заглянуть в глаза.
-Я не знаю, Радо. – Страх начал медленно отступать, как только она оказалась в его руках. Но голос все еще срывался. А в руке все еще был зажат свиток. – Я уж докладывала последнее из того, что ты принес, в мешок, когда мне показалось, что они мне начали что – тоговорить. А потом я куда – то полетела и провалилась в черную дыру. Такую черную и страшную, что сразу ноги от страха отнялись. И еще я увидела того зверя, но не всего, а только морду с желтыми глазищами. И закричала. А он тянется и тянется ко мне своими лапами. И лапы длинные, длинные и ни как не кончатся. И с когтями. А когти больше, чем у нашего Ягодки.
Радогор помрачнел еще больше. Серые глаза утонули в черных полукружьях и брови сошлись на переносице. Осторожно высвободил из ее руки свиток и бережно, чтобы не повредить, раскатал его.
-Этот свиток с тобой говорил, Ладушка? – Спросил он и торопливо пробежал взглялом по чертам.
Влада виновато пожала плечами.
-Я не знаю, Радо. – Ответила она, с опаской глядя на свиток. – Мне казалось, что и резы на досках зажглись, и на глиняных плитках тоже, когда я их прятала в мешок. И говорили они совсем не грозно.Я только разобрать не могла, о чем… А потом сразу понесло меня…
Радогор выпустил из руки край свитка и он сам свернулся в трубку.
-Хотел бы я знать. – Пробормотал он. – Что думали они тебе показать, не вмешайся этот зверь.
-Когда летела, совсем не страшно было. А наоборот, так весело, что смеяться хотелось. А потом сразу черный колодец. Будто в дрягву с головой окунулась. И глаза… Злые. Ненавидящие. Хорошо бы во сне…
-И во сне мало хорошего. – Задумчиво произнес Радогор.
-Колдуна Упыря нет, а кроме него, я больше ни кого не знаю кому и когда насолить успела.
Снова прижалась к плечу Радогора.
-Мы не останемся здесь, правда, Радо? – Заглянула она в его глаза. - Не спокойно мне здесь. На душе тяжело. И будто бы смотрит кто – то на нас. Плохо смотрит.
Успокаивая, как ребенка, погладил по плечу.
-Не останемся. Здесь и для меня все чужим стало.
Бережно, боясь обидеть, отстранил ее и внимательным взглядом обвел кромку леса вокруг их жилья.
-Дедко Леший, слышишь ли ты меня? – Не громко, но внятно сказал он. – Откликнись на зов последнего из Бэрьего рода.
-Не услышит. Громче звать надо. – Не очень уверенно шепнула ему Влада. И хотя не было в ней уже прежнего страха, но все же не замедлила укрыться за его спиной.
-Услышит. – Уверенно ответил Радогор. И громче добавил. – Я же слышу, как он топчется с ноги на ногу. Раздумывает, зачем бы понадобился мне.
-Я и без дум знаю. – Услышали они скрипучий гулкий голос. – Просить будешь.
В десятке или двух шагах от них зашевелилась сухая коряжина. Застонала, выворачивая из земли корни, а в кроне появились усталые, в густых морщинах, мудрые глаза.
