Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 1. Слёзы Невидимых.
Раз в году, в начале осени, все сородичи Монастырских собирались на праздник Племени на противоположном городу левом берегу Реки. Большое поле вмиг заселялось палатками. Днём полагалось обильное общее застолье, ночью появлялись Шаманы, бубнами, трещотками и общими бурными плясками вводившие в священный транс всех от мала до велика.
Действо заканчивалось под утро, его участники деловито и быстро свёртывали палатки, собирали скарб и, чего-то немного стесняясь, чувствуя неловкую скованность, по-быстрому разъезжались. До следующего праздника. Весь год никто не вспоминал о Племени. Опять говорили про себя: «Я — Монастырский». Только собственные сны не удавалось обмануть. Да детям на ночь рассказывали дивные сказки о Невидимых Родителях и их Священных Слезах.
Надо сказать, что и при безбожной власти, и при новой никто — ни начальство, ни милиция-полиция, ни даже просто граждане дачники с Левобережья — не обращал внимания на странные несанкционированные сборища. Поле стояло пустым круглый год. Почему-то никому не приходило в голову устроить там пикник или спортивный праздник. Зимой ни одна лыжня не прочерчивала ровный снежный наст.
Да! И ещё никогда на праздниках Племени никто не задумывался над тем, откуда приходят и куда исчезают на целый год Шаманы.
Велика печаль Невидимых Родителей
Дух Земли — древний Дух. Ворчать любит да поучать. Слушаются все старика. Знают, что ни Духам, ни людям без него никак. Однако вошёл в бедственное положение Небесных Сородичей и их Племени. Так, немного поворчал для порядка — чего, дескать, тревожите старика, но помочь согласился. Выплюнул свою вечную глиняную жвачку, прочистил горло, прокашлялся и сказал такие слова:
«Гм, гы-ге-кх-кмм! Будут же Дети ваши немедля собираться. И скарб свой и снасть охотничью и рыболовную с собой берут. А пуще того — злата, то есть Слёз ваших, возов числом сотню. В путь же пускаются без задержки. Дорогу не выбирая. Пусть идут в сторону Полуночную — я им незримым проводником буду.
Да придут к Могучей Реке, да с поклонами и благодареньями опустят те возы в Реку. Более ста возов Водному Духу не надобно: воды Реки его отяжелеют и порядки у Водяного Племени нарушиться могут. Сто же — в самый раз старика потешить.
А главное — то золото, которое в Реке, с Водной стихией соединившись, силу пуще прежнего обретёт, и тогда я Слёзы ваши, что в недрах под Родительским Домом сокрыты, по путям моих Слёз Земных Горючих в сторону Племени отправлю. Но не в Воды, ибо тяжко тогда Реке и Духу Её будет. Рядом в моих таёжных угодьях недра разверзну и дам место, для Хранилища пригодное.
И будут Дети ваши в тепле и достатке, а придёт время и Детей, и Слёзы Небесные домой на Белую Гору верну. Только стар я уже — издревле за дела Земные радею. Помогать мне будете Силою своей Небесной. Пуще же Сородич Небесный Солнце постараться должен. Только уж больно молод, горяч, не перестарался бы! О-о-ох! Так длинно никогда ещё не говорил! Отдохну немного — и за дело!»
Слушали Небесные. Выслушав, возрадовались: « Поможет Земной Хозяин! Мы же ему, как можем, подсобим, да за Солнцем присмотрим, чтоб горячки не было».
Колян и Базука думают
— Слышь, Колян! Борюсик совсем крышей поплыл. Увидал столько золота враз, и, точно, парнишке башню снесло!
— А чего с ним сталось-то?
— Так напирает на меня: «Давай плиту распилим! И нам, и внукам хватит!». А сам, дурак, даром что ювелир, не понимает: столько желтяка мы никак не реализуем, враз попалимся!
— А какая, на хрен, разница — если Речной Дед, как обещал, рассчитается, мы всё равно никуда не сунемся с таким богатством. Власти конфискуют и посадят, или криминал голову открутит. За такие бабки не посмотрят, что ты фартовый человек!
— Не скажи! Речник обещал нам золота сколько угодно и безопасно. Сказал, поможет нам добраться в такие места, где никто нашей казной интересоваться не станет. А с тугим карманом везде хорошо — даже в Африке.
— И как быть теперь с Борькой!
— Убей Бог лаптем — не знаю!
— Не поминай Господа всуе, больно язык свой каторжанский распустил!
— Ладно, ты! С Борькой надо думать. Беда, если парень не образумится: мочить придется, или всё дело нам завалит. Не видать нам тогда сладкой жизни. Да ещё и Дед в порошок сотрёт, что не помогли ему.
— Лучше бы без мокрушничества.
— Да я и сам не по беспределу…
— А Писатель чего?
— Блаженный он какой-то. Ему наши поиски по-барабану. Всё о духовных богатствах печется, придурок! Он на Борюськин визит ноль эмоций. Его, мол, Старец вразумляет.
— Оно и плохо! Так ещё вразумит, что накроются из-за дури писательской все наши поиски. Старец стопудово не так прост. Думаю, много чего знает про местную историю. Да и про металл тоже.
— Все они хитры да мудры: и Дед, и Старец. Может и Грамотей только прикидывается лохом, а сам по ночам золотишко ищет?
— Горе с этими искателями! Отец Игумен строго наказал братии бодрствовать да изловить тех пакостников, что территорию обители благолепия лишают, роются, как кроты, по ночам. Только никого не могут поймать, а каждое утро новые раскопки.
Стена монастырская совсем обветшала, да кирпичи из неё народец ломал на печки и прочие надобности, пока Обитель в разоре была. Не стена — решето: заходи кто угодно и когда угодно. Не укараулить.
— А ты в ночных поисках с монахами не участвуешь?
— Хотел встрять, чтоб в курсе быть. Да Хризостом говорит, что беспорядки на территории — дело внутреннее, сами с братией разберутся.
— Ну, пусть разбираются. А наше дело — золотишко найти, с Дедом поладить, да Борюсику хвост прижать, чтоб не суетился. Дурака сваляли, что ювелира в это дело втравили.
— А как бы мы табличку удостоверили?
— Да никак! Ясно и без анализа было, что она из желтяка. Мы, дурьи головы, стопроцентной ясности захотели. Вот и лишние глаза с языком к делу припрягли.
— Просто надо было на веру принять, что она золотая?
— Вера твоя спасет тя, — выдал вдруг Базука.
— Опять суесловничаешь! Наблатыкался тут в монастыре. Слов понахватался, и лопочешь бессмысленно!
— Ладно, не пыли. Скажи лучше: поднимал собаченцию на колокольню?
— Трудно: увидит кто — не звонить мне больше в колокола. А я без звона зачахну.
— Дело сделаем — собственную звонницу себе отгрохаешь и молоти, хоть целый день.
— Так благолепия не будет звонить вне храма и служения.
— Там разберёшься с благолепием. Давай лучше про псину.
— Один раз протащил-таки наверх. Как положено, прочитал «Отче наш» до «Слава…и ныне…»
