Роберт Асприн - Сезон штормов
Мор-ам быстро шагал по улице. Никто из нищих не обратил на него внимания, а сам он поспешил как можно быстрее пересечь главную дорогу.
Параллельно происходили иные события. Один из нищих, проснувшийся подле своего пристанища в аллее, потянулся и перекатился в тень. Встав на ноги, он начал как-то странно двигаться — то низко пригибался, то быстро перебегал открытые участки.
Задвигались и другие нищие. Одни и в самом деле были калеками, другие нет.
Один из нищих исчез в аллее, ведущей к лачуге неподалеку от Мамашиной таверны, где позади хижины под мостом Белая Лошадь медленно, лениво несла свои воды в свете луны.
Стены лачуги подпирали охранники, столь же непохожие на охрану, как нищий не был похож на гонца. На коврике свернулась калачиком девочка на побегушках — худая, даже костлявая.
Едва взглянув на нищего, она снова заснула. Одноногий старик последовал ее примеру, но лежащий у двери великан привстал и махнул посланцу рукой.
— У меня есть кое-что для его ушей, — прозвучал голос нищего.
Страж отворил дверь. Из темноты едва пробивался свет, правда, достаточный для того, кто все время проводил внутри.
Войдя, посланец привычно присел и изложил суть.
Сидя в постели, Морут выслушал его и, когда тот закончил, приказал вызвать к себе Сквита и Истера.
Поспешно поклонившись, Лутим покинул комнату.
Итак, последний Мамашин жилец. Положив на колени руки, Морут анализировал полученные сведения, улыбаясь и вздрагивая одновременно, ибо всякая связь между его вотчиной и масками, на которых он охотился, причиняла ему беспокойство. В темноте, на внутренней стороне двери гвоздем была пришпилена ястребиная маска, кровь на ней при свете дня походила на ржавчину. Маску могли видеть лишь те, кто приходил в хижину и за которыми дверь закрывалась. Такая своего рода «шутка».
Морут так же, как и его сводный брат Тигот, ныне бродящий с палкой по аллеям возле Мамашиного заведения и болтающий всякую чушь, обладал своеобразным чувством юмора. Теперь, когда они засекли еще одного, люди получили последние распоряжения, а рассыльная — сообщение для передачи. Тигот узнает.
— Спокойной ночи, — сказал Морут своему помощнику, и тот, закрыв дверь; вышел, оставив Морута наедине со своими мыслями.
Покачиваясь из стороны в сторону, Морут продолжал размышлять, стараясь свести все воедино. Ястребиные маски умирали, но они либо оставались преданными хозяину (что казалось невероятным), либо действительно не знали, где находится Джабал, какие бы пытки к ним ни применялись. Пока он добрался до троих. Тот, чья маска была пришпилена к двери, рассказал Моруту, где живут близнецы, однако пока он их не трогал. Моруту были известны дома и убежища многих.
Неожиданно ниточка вернулась обратно, к Мамаше, на его собственную территорию. Он не удивился.
* * *В это время на другой стороне моста, в окруженном садом необычном домике, чьи ярко освещенные окна лили свет на черные воды реки, Ишад принимала совсем иного посланника — молодого красивого раба чужестранного происхождения, который появился у ворот, потревожив охранные заклинания, и долго стоял, не решаясь войти в дом. А теперь, ошарашенный, предстал ее очам. Подарок.
Раб часто приходил и уходил, посланец ее работодателей, ныне стоящий с опущенными долу глазами, смотревшими куда угодно, но только не на нее. Возможно, он с самого начала знал, что ему нет нужды возвращаться к своим хозяевам, — он не был гяуп, этот раб. Сейчас он был здорово напуган и, чувствуя некоторое смятение, старался не смотреть на Ишад. Она была удивлена и раздосадована теми, кто прислал ей раба. Точно она какой-то зверь, которому бросили пусть и такую деликатную, но жертву.
Они не собирались появляться сами. Они были очень осторожны, эти последователи Вашанки, и никогда не появлялись в покоях Ишад.
Она, Ишад, была нечистью, ее комнаты в домике были завешены отнюдь не коврами, а плащами и шелком. Это забавляло ее: Ишад нравились вещи яркие и блестящие, занавески, грубо окрашенные в огненный цвет, наваленный кучей изумрудный бархат — все неухоженное, неприбранное. Рубиновое ожерелье кровавой ниткой тянулось через заваленный вещами позолоченный стол; кровать, никогда не заправлявшаяся, а лишь прикрытая муаровым шелком и пыльной драпировкой. Она любила яркие цвета, хотя и избегала их в своей одежде. Она носила черное под цвет волос воронова крыла, а глаза…
Но раб не смотрел в них.
— Подними глаза, — повелела Ишад, ознакомившись с посланием, и раб последовал приказанию. В нем медленно нарастал страх, ибо Ишад приковала его своим взором. — Недавно я оказала услугу одному человеку. Похоже, теперь твои хозяева думают, что я буду вечно служить им. Они ошибаются. Они понимают это?
Губы раба сложились в беззвучный отрицательный ответ.
Было видно, что у него нет желания стать поверенным чьих-то тайн. Да или нет — все, что она хотела услышать, но его сознание блуждало где-то далеко.
— Ты знаешь, что здесь написано?
«Нет», — снова донесся немой ответ.
— Им нужен работорговец Джабал. Это удивляет тебя?
Ответа не последовало. Был только ужас, которому все труднее и труднее было сопротивляться, ужас, возбуждавший ее подобно крепкому вину. Ишад забавлялась с ним и презирала его хозяев. В глубине души Ишад посмеивалась над этим явным подношением. Ведь она не была животным и всегда прекрасно отдавала себе во всем отчет. Подойдя ближе, она взяла раба за руку и, словно в магическом ритуале, пошла по кругу. Завершив шествие, Ишад взглянула на него снизу вверх, ибо раб был высок ростом.
— Кто ты? — спросила она.
— Меня зовут Хаут, — ответил раб едва слышным шепотом, устремив взгляд сквозь нее.
— Ты рожден рабом?
— Я был танцором в Каронне.
— Долг?
— Да, — ответил посланец, все так же не глядя на Ишад.
— Но, — продолжала Ишад, — ты не кароннец?
Хаут молчал.
— Северянин?
Раб вновь не ответил. По его лицу тек пот, но он не двигался, не мог, даже и не пытался, подвластный ее воле, Ишад почувствовала бы это.
— Уверена, они всякий раз расспрашивают тебя обо мне.
И что ты им отвечаешь?
— А разве есть что им рассказать?
— Я сомневаюсь, что эти люди не могут добиться своего. Ты предан своим хозяевам? Ты знаешь, чего они хотят?
Краска залила лицо раба.
— Нет, — грустно ответила на свой вопрос Ишад, — иначе бежал бы, даже зная, какой будет расплата. — Она коснулась раба, как трогают прекрасный мрамор. Желание, страсть по прекрасному жгли ее.
— На сей раз, — продолжила Ишад, усмирив бурю чувств, — я приму дар.., но поступлю так, как считаю нужным. Задняя дверь дома, Хаут, выходит на реку. Это очень удобно для меня — трупы редко всплывают, пока не достигнут моря, ведь так? Они не ожидают вновь увидеть тебя… Иди, слышишь? Иди куда хочешь, я отпускаю тебя.
