Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии
Сплотив вокруг себя остатки сиверийцев, он полностью изменил их отношение к установленному укладу жизни, сделав упор на житие прапрадедов, их чистую веру.
Человек жесткий, неординарный, он смог провести переговоры с местными племенами, наладив с ними и дружественные, и торговые связи. Правда, при этом пришлось во многом поступиться межами так называемых «исконных земель», но на тот момент иного выхода просто не было.
В столице Ермолая помнили по так называемой Мелочной войне, когда он на свой страх и риск запретил новоградским купцам (а тогда по указу только представители первой гильдии могли вести торговое дело с Сиверией) закупать товар, такие как пушнина, омуль, лес и прочее, по явно заниженным ценам.
— Это голова местной общины, — ответила Бажена. — Хороший человек… незаурядный…
— Чем же он так прославился?
— Именно благодаря его стараниям этот посёлок выстоял. Он ведь единственный оставшийся во всей Сиверии…
— А Гравстейн?
— Причём тут Гравстейн? Это же поселение гибберлингов.
— А кто ещё обитает в Сиверии?
— Водяники на Оленьих Мхах, орки за Ухающим лесом, недалеко от Великанов…
— Каких великанов?
— Так прозывают две громадные каменные статуи, оставшиеся ещё со времен, когда тут обитали люди Зэм. Ходят слухи, что рядом с этими Великанами спрятали клад.
Бажена закончила мазать рану, и пошла к печи. Я натянул штаны и стал одевать сапоги.
— Ермолай обошёл практически всю Сиверию. Договорился со всеми племенами. Варвары его уважают.
— И где же этот Ермолай делся? Умер?
— Почему умер? — испугано спросила Бажена и тут же осенила себя знамением. — Что за ерунду ты говоришь! Ермолай Сотников в начале осени отправился за Вертышский Острог. Там за ним тоже обитают орки. Хотел наладить новый союз. Но вот что-то давно про него не слышно… Стержнев переживает. Друзья они с Сотниковым.
Я сел за стол и поглядел на дивные морозные узоры на окне.
— Почему ты не сказала Владу про кровь единорога?
Бажена замерла у глубокого чугунного горшка.
— А зачем ему говорить? — вкрадчивым голосом спросила она.
— Я думал у вас с ним…
— Неправильно ты думал, — недовольно ответила знахарка. — Ты вообще мало, что обо мне знаешь. Да и не нужно это тебе знать.
Её лицо нахмурилось, становясь каким-то неприятным глазу. Воображение тут же дорисовало к характеру Бажены ярлык «ведьма» и ещё стерва.
— Думаю, — продолжила она после небольшой паузы, когда я уж, было, предположил, что у нашего разговора не будет продолжения, — не всем стоит знать, что тот, кого они спасли в лесу за порогами, достоин жизни.
— О чём ты? — напрягся я, думая что меня раскрыли.
Возможно, в горячечном бреду я себя выдал.
— Только кровь единорога тебя и спасает от тьмы. Когда ты один, или думаешь, что тебя не видят, то выдаёшь свою суть собственным поведением. Уж поверь, что в этом я толк знаю. Мне приходилось «жить тьмой».
— И кто я? — взволновано спросил я.
Вдруг отчетливо вспомнилась та сцена у часовенки недалеко от столичной слободки. Я тогда только-только приехал в Новоград и забрёл на окраину. Как же тогда мне сказал та молоденькая служительница? Кажется, что в моём сердце не видно Света. Да-да, точно так и сказала.
— И кто я? — снова спросил я.
Бажена, как мне показалось, ответила весьма неохотно:
— Убийца…
— А-а, ты об этом, — вздохнул я с некоторым облегчением.
— Ты видел дрейка, — продолжала знахарка.
— Когда?.. Ты про тот случай с окуриванием! Да мало ли что привидится…
— Нет. Дрейк тебе не привиделся.
— Драконов нет уже более…
— Ходят слухи, что на Новой Земле на острове Нордхейм видели одного.
Едва она это сказала, как я вдруг вспомнил слова Айденуса про сердце дракона.
— Послушай, Бажена, а ты говорила, что человек не в состоянии переносить в себе кровь единорога, так?
— Говорила, — кивнула головой знахарка.
— А если в груди этого человека «темное сердце»?
Бажена непонимающе прищурилась.
— Если у него сердце дракона?
— Но… такое трудно представить…
— Не труднее, чем кровь единорога в жилах.
— Так-то оно…
Знахарка замерла в размышлениях.
Я даже не удивился подобному открытию в себе самом… Скорее всего, просто внутренне смирился со своими странностями, снова представляя себя какой-то нелепой фигуркой в Игре Богов — Сарна и Нихаза.
Спустя где-то пару минут Бажена пространно ответила, что в таком колдовстве не особо разбирается. Дальнейшие попытки продолжить эту тему не увенчались успехом.
— А во что верят зуреньцы? — спросил у знахарки.
— В Дар Тенсеса, — нехотя ответила Бажена.
— Ну, это как бы официально. А вообще?
— Как-нибудь поведаю, — снова с неохотой ответила хозяйка.
Бажена налила в глубокую миску горячего супа и принесла мне.
— Я видел, у вас трактир имеется, — заметил я.
— Это заведение Молотовых, — мне показалось, что Бажене несколько обрадовалась смене темы. Её руки чуть дрожали, едва она подошла ко мне. — Добились, чтобы напойную пошлину не платить. Они, конечно, и соляное тягло не платят.
— Как это?
— Нихаз его знает! У них связей в столице, что у собаки блох!.. А с этим трактиром беда сплошная: народ спивается, последнюю деньгу, бывает, сносит. Тихон Корчаков…
— Кто-кто?
— Да найманный трактирщик, Тихон, сволочь, с людей последнее сдирает. Правда, хозяевам своим не всё отдаёт. Про то Молотовы ведают, но смотрят сквозь пальцы. Где ещё такого прохвоста найти!
— Корчаков, говоришь, его зовут? У него сестра есть?
— Да кто его знает! У такого вора, поди, и родителей никогда не было. Кто такого уродит?
Дальше Бажена проговорила что-то на своём зуреньском.
Я ел суп, а сам думал, что каким порой бывает тесным наш мир.
Но это всё «сопли», как бы выразился Первосвет. Надо было думать, что делать дальше. Ситуация сложилась довольно странная. Меня наверняка ищут на всех аллодах. Это следовало из тех посланий, который получил Стержнев. И всё из-за секретных бумаг, списков мятежников.
А ведь бумаг-то нет.
Я снова вспомнил тот момент, когда рвал их на клочки и бросал в воды Вертыша. Даже не знаю, что в тот миг нашло на мой разум. О чём думал.
Может, представлял Ивана Иверского, которого заставили перейти на сторону бунтовщиков. И таких, как он, думаю, было немало. Эдакие заложники ситуации: кому угрожали, кого запугивали…
Нет, были, и я в этом уверен, и такие, что добровольно соглашались… Но зачем же всем головы рубить?
