Елена Чудинова - Неферт
— Я не могу взять папирус с собой! — сварливо возопил Суб-Ареф. (Неферт заметила улыбку, тут же исчезнувшую в резких вертикальных складках отцовского рта.) — Как же я его возьму?! У меня весь дом набит папирусами, которые лежат безо всякого порядка, так, что я и без того в них путаюсь! А если я куда-нибудь заткну чужой? Как я его потом найду? Я попаду в крайне неловкое положение!
— Но все же, что нового Вы припасли? — мелодично спросила госпожа Мерит.
— Что нового, что нового? Фараона нашего травят, вот и вся новость!
— Что Вы такое говорите, Суб-Ареф?! — воскликнул Имхотеп в негодовании.
— Я говорю? Все Фивы говорят! Травят ядом фараона, да будет он жив, здрав и невредим — впрочем, боюсь, что недолго.
— Не может быть, кто?!
— Неферт, ты кончила есть?
— Нет! Папочка, а сегодня в саду так распустилась магнолия…
— Да кто как не наши носатые. Верховные жрецы Тота.
— Суб-Ареф, Вы утверждаете что-то немыслимое. Неужели такой знаток придворной жизни может не знать, что по основным ритуальным канонам Сын Амона не съест ни кусочка непроверенного блюда?
— Это отведыватели-то? Досточтимый Имхотеп, меня поражает Ваша наивность, впрочем свидетельствующая о редкой в наше развращенное время сердечной чистоте. Для чего же существуют яды длительного действия? Отведыватель съест в день по ложке, фараон — в день по тарелке. И если фараон через год отправится к блаженным нивам, то кто обратит внимание на то, что через пять лет помрет и отведыватель, вдобавок — отставной? А они, ходят слухи, уж другой год его притравливают.
— Но с какой стати — жрецы Тота?
— Да кому же еще? Вспомните только, как их прижимали при блаженной памяти покойнике! И вот ситуация: права по-прежнему птичьи — уж извините за каламбур! — а силки ослабли!
— Не могу согласиться! Безусловно, слуг Ибисоголового основательно прижимали… Но сын покойного фараона далеко не беззащитен: он унаследовал железно организованный административный аппарат божественного отца. Каким образом могут беспрепятственно подступаться к Царю Царей представители практически отстраненного от дел ведомства?..
— Ну, знаете, у них такие связи…
— Клянусь Бесом, почему я не сириянка? — спросила госпожа Мерит, перебирая тонкими пальцами длинное ожерелье, зеленые нефритовые зерна которого изящно чередовались с золотыми шариками. — Только в Египте мужчины способны свести к политике любой разговор…
XXII
— Можно тебя кое о чем спросить, Миура?
— Спрашивай, отчего же нет. Отвечу ли я — это несколько иное дело.
— Правда ли, что фараона — да будет он жив, здрав и невредим — отравляют ядом? Сегодня об этом говорили за обедом.
— Откуда мне это знать? Думаю, что болтовня, хотя меня не слишком заботит благополучие Сына Амона. — Кошка выпустила когти. — Кстати, кто это сказал?
— Суб-Ареф.
— А… ну этого полбой не корми — дай только разнести по всему городу самую нелепую сплетню…
— Ты думаешь, это неправда? — Неферт облегченно вздохнула.
— Скорее всего — глупости.
— Тогда еще вопрос… Миура, ты говорила, что я — единственная в Та-Кемете девочка, помнишь?
— Да, разумеется.
— Ведь это значит — надо быть кем-то совсем особенным, чтобы о тебе знать, так?
— Так.
— Но тогда почему о тебе знает Суб-Ареф?
— Суб-Ареф? — Миура замурлыкала. — Что за глупость пришла тебе в голову? Суб-Ареф обо мне не знает.
— Но я же своими ушами слышала! — в негодовании вскричала Неферт. — Он даже не удивился, что ты говоришь! Он сказал, что учился с тобой в школе!
— Это правда. Славные были денечки… — Миура мечтательно потянулась. — Суб-Ареф, конечно, изрядная скотина, но я отношусь к нему неплохо. Но не стану тебя запутывать дальше. Суб-Ареф в жизни не отдавал себе отчета в том, что в его приятельских отношениях со мной есть хоть что-то из ряда вон выходящее. Для него нет никакой разницы, имеет он дело со мной или врачом Юффу, тоже, кстати, нашим одноклассником. А теперь запомни: каждый видит в жизни только то, что способен заметить. Чудеса творятся средь бела дня и у всех на глазах — только вот зрение у людей очень различно. У большинства — глаза только способны скользить по волшебному, не выделяя его из обычного хода жизни. Так же и самый ход их жизни проходит мимо троп, ведущих в иные миры. Все устроено на редкость благоразумно.
— Ну, тут уж я наверное не такая! Я бы ни за что не миновала не заметив… Уж я бы вошла!
— Так ли? Скажи мне, сколько раз ты лазила в колодец, минуя шатающийся камень?
— При чем тут камень? — Камень был при чем еще до ответа Миуры: сидя на нагретой солнцем циновке, Неферт ощутила вдруг пробежавший по спине колодезный холод.
— Ты знаешь, почему звезды живут днем в колодцах?
— Нет.
— Потому что мир, в который можно попасть из них, всегда окутан ночью.
— А куда можно попасть из колодцев, Миура? В Царство Мертвых?
— Я сказала — близко. Мир, в который можно попасть из колодцев, — это вовсе не Царство Мертвых.
— Но что это за мир? Что там, Миура?
— Переходы. Только пустые переходы между Живым и Мертвым Царствами.
— Пустые каменные переходы?
— Да.
— Совсем пустые? Там нет ничьих духов?
— Нет. Там живет только пустота.
— Но тогда это не так страшно…
— Глупая змейка. Нет ничего более жуткого, чем жилища пустоты.
— Но… из колодца можно попасть в Царство Мертвых? Как-нибудь… случайно.
— Нет. Переходы все время вьются рядом с ним, но никогда в него не ведут.
— Миура… Но что произойдет со мной, если я там побываю?..
— А разве я предлагаю тебе туда отправляться?
— Предлагаешь! Хотя бы тем, что сказала о шатающемся камне! Ведь за ним — ход, да? И ты знаешь, что я туда непременно полезу!
— Коли так — тогда и посмотришь, что с тобой случится.
— А Инери… Он тоже со мной полезет! Мы туда попадем вместе!
— Инери? Ну что же — предложи ему эту прогулку. — Кошка зевнула.
XXIII
— Знаешь, Неферт… Я тогда сказал тебе: «если хочешь со мной дружить…» А потом сам здорово удивился.
— Чему?
— Да просто тому, что раньше не произносил этого слова.
— У тебя нет друзей? — Неферт невольно сжалась. — А другие мальчишки, с которыми ты все время водишься? Ты же любишь играть с ними в шары, и в камешки, и бегать к реке… Я знаю, что любишь, не ври.
— Люблю. Только понимаешь — мне всегда было все равно, с кем играть в шары и купаться. Я всегда знал, что я… ну, другой, не такой, как все мальчишки, — Инери усмехнулся. — Они думают, что я такой же, но я-то знаю, что нет. У меня нет друзей — мне они не нужны.
