Серена Валентино - Чудовище. История невозможной любви
От этих мыслей Принца отвлек голос Когсворта:
— Ленч подан.
Маэстро раздраженно швырнул на землю свои угольки для рисования, и они разлетелись от удара на кусочки.
— Отлично! Полагаю, что предпочту есть в своей комнате. Один! — сердито фыркнул он и стремительно ринулся прочь, не добавив ни слова счастливой влюбленной паре. Вместо того чтобы захихикать — нам уже известна эта привычка Тьюлип, — принцесса разрыдалась, словно получила нагоняй.
Да, Принц теперь был занят по горло — нервным Маэстро, своей рыдающей Тьюлип и ее кислой няней. Интересно, как-то сложится для него остаток недели?
ГЛАВА VIII
Увядающий цветок
На следующий день принцесса Тьюлип Морнингстар и Принц молча завтракали вдвоем в Утренней гостиной. Тьюлип не расспрашивала Принца о том, где он был прошлым вечером и почему не пришел к обеду. Ей пришлось обедать вдвоем с Маэстро, и это было ужасно, особенно когда художник спросил ее, где может быть Принц, а она не смогла ответить. Честно говоря, ей очень хотелось выбранить Принца. Внутри у принцессы все кипело, но няня учила ее никогда не показывать свой гнев. Леди никогда не показывают, что выведены из себя. Няня говорила, что слишком часто женщины непроизвольно вредят себе, начиная упрекать своих мужей за их неблаговидные поступки. Если женщина молчит и ничего не говорит, это уже само по себе наказание для мужчины. А начав что-то говорить, женщина дает мужчине возможность перенести вину на нее, на женщину, и заявить, что она ведет себя слишком нервно, излишне драматизирует ситуацию и заставляет его самого сердиться.
Тьюлип не до конца понимала эти тонкости, но замечала, что сама няня далеко не всегда следует своим собственным советам — быть может, именно потому она никогда и не была замужем. Итак, Тьюлип предпочитала молчать. В комнате раздавалось только звяканье тарелок да птичье пение, долетавшее в Утреннюю гостиную сквозь окна. Они занимали все стены гостиной, и из них открывался восхитительный вид на сад. Тьюлип представляла, как она в будущем станет часами томно сидеть здесь и смотреть в эти окна. Ей хотелось, чтобы Принц сам сказал что-нибудь, неважно что именно, чтобы нарушить это молчание. Сама Тьюлип начинать разговор не собиралась — что бы она ни сказала, это наверняка прозвучит упреком, к тому же вряд ли ей удастся заговорить спокойным тоном, не раздражаясь.
Итак, Тьюлип пила чай, ковыряла булочку и ждала, чтобы Принц заговорил.
В ожидании принцесса вспоминала девушку, которая встретилась ей на балу. Ммм, как же ее звали? Какое-то красивое имя. Хорошенькая такая, довольно музыкальная. Скорее всего, из той породы девушек, которые принялись бы в нынешней ситуации упрекать Принца, требовать, чтобы тот сказал, где он провел вчерашний вечер. Впрочем, незнакомка с красивым именем не принадлежала к тому типу девушек, на которых Принц мог бы захотеть жениться. Она вздохнула. Мысли принцессы нарушил звук ее собственного, произнесенного вслух имени.
— Тьюлип.
Едва Принц произнес ее имя, глаза принцессы загорелись.
— Да? — откликнулась она, надеясь услышать наконец от Принца извинения за вчерашний вечер и за то, что он заставил ее в одиночестве выслушивать бесконечные рассуждения Маэстро о его живописи.
— Лучше не заставлять Маэстро ждать нас.
Сердце Тьюлип упало.
— Разумеется. Нам пора отправляться в розовый сад?
— Да, думаю, что пора.
В том же ключе прошел весь остаток недели.
Принцесса Тьюлип Морнингстар дулась и играла с живущей в замке кошкой, Маэстро, яростно жестикулируя, при любом удобном случае произносил свои пространные речи о живописи, а Принц каждый вечер сбегал в таверну, к Гастону — он исчезал в туже минуту, когда они с Тьюлип заканчивали позировать художнику.
В тот день, когда художник должен был официально представить свою работу, было устроено небольшое семейное торжество. Тьюлип находилась в лучшем настроении, чем прежде, потому что сегодня с ней были ее мать и несколько близких подруг. Со стороны Принца присутствовали Гастон и еще пара старых друзей. Король Морнингстар не мог, разумеется, бросить ради какого-то портрета свои государственные дела и приехать, но он прислал богатые подарки и своей дочери, и своему будущему зятю.
Отведав великолепный, приготовленный миссис Поттс обед, все перешли в Большой зал, чтобы присутствовать при снятии покрывала с картины. Большой зал был увешан портретами всей семьи Принца, включая его собственные портреты, самый ранний из которых был написан, когда Принц был еще малышом.
— О! Я вижу, ты решил повесить работу кисти Маэстро здесь, в Большом зале, где и подобает быть семейным портретам. Отличная идея, старина! — сказал Гастон, глядя на лица людей, рядом с которыми он вырос.
— Да, я подумал, что здесь для него самое место.
Стоявший на противоположной стороне зала Маэстро громко откашлялся. Он считал, что снятие покрывала с картины требует торжественности, а пустая болтовня мешает этому. Слава богу, работа закончена и ему не придется больше мучиться в этой компании.
— Итак, без излишних проволочек я рад представить вам последнее из моих величайших творений, — сказал Маэстро.
После этих его слов слуга по имени Люмьер потянул за шнур, и с картины упала прикрывавшая ее черная шелковая ткань. В зале раздались восторженные аханья и аплодисменты. Портрет, похоже, произвел на всех глубокое впечатление, и Маэстро купался в лучах славы, словно актер на сцене — кланялся в пояс, прижимал руки к сердцу, желая показать, как он тронут.
Несомненно, так оно и было.
Принц не мог не заметить, каким суровым он написан на портрете. Его взгляд выглядел жестоким, пронизывающим, как у высматривающего добычу волка, рот — более тонким, злым, чем прежде. Гастон постучал Принца по локтю.
— Скажи что-нибудь, старина! Они ждут! — шепнул он Принцу на ухо.
— Я не мог бы желать лучшего портрета моей прелестной будущей супруги, — наконец выдавил из себя Принц.
Принцесса Тьюлип густо покраснела и сказала:
— Благодарю тебя, любовь моя. Я тоже не могла бы мечтать о лучшем облике моего красивого и величественного будущего мужа.
Величественного? Обычно так говорят о пожилых людях. Он действительно выглядит величественно? Его облик, как выразилась Тьюлип, выглядел суровым и потертым и соответствовал не юноше, не достигшему еще двадцатилетия, но скорее мужчине, которому хорошо за сорок. Такого не может быть. Величественный!
Тем временем гости уже перешли из Большого зала в музыкальную гостиную, где их готов был развлекать маленький оркестр.
