Лада Лузина - Меч и Крест
В гостиной ритмично зудел телевизор и постукивали маленьким золоченым маятником часы с бронзовой пастушкой в наряде галантной великосветской дамы, купленные Катей в антикварном салоне «Модерн». Катя вспомнила про золотую цепь в виде змейки, и ее настроение слегка потеплело. Она попыталась расстегнуть замок, чтобы рассмотреть приятную обнову получше, но змея упрямо сжимала свой хвост, — наверное, застежка была с секретом.
— Седину не забудь закрасить, — напомнила она Тане, стараясь, чтобы лицо оставалось неподвижным. — Кому я нужна седая?
— Я все помню, — звонко откликнулась косметичка. — Бы только личиком не хлопочите, масочка-то у нас стягивающая. Полежите пять минут спокойненько, будете как шестнадцатилетняя. Я уже краску размешиваю, не переживайте.
— Легко сказать не переживайте, — примирительно пробубнила Катя. — Знала бы ты, что я сегодня пережила.
— Так что же у нас сегодня произошло? — угодливо спросила Танечка, успешно сочетавшая основную специальность с профессией «дикого» психоаналитика и оттого тут же гармонично смирившаяся с мыслью, что заткнуть подопечную ей не удалось.
Если Катерину Михайловну прорвало на откровенность именно сейчас, с цементирующей маской на лице, что ж… Желание клиентки портить себе кожу — такой же закон, как и любое другое ее желание.
— Пришла сегодня по важному делу в одну серьезную организацию, — с апломбом пожаловалась Катерина, — а у их сотрудницы оказалась падучая. Умерла прямо у меня на глазах!
— Какой ужас, — профессионально поддакнула косметичка. — Садитесь-ка сюда, к телевизору… Какой кошмар!
Катя покорно переместилась с дивана на стул и невидяще уставилась на экран:
«…в музее русского искусства открылась долгожданная выставка Виктора Васнецова, — попытался успокоить ее тот ничего не значащей светской информацией. — С 1885 по 1896 год художник жил в Киеве. Все без малого десять киевских лет Васнецов работал над своей легендарной картиной „Богатыри“, которых считал реальными историческими личностями. Инициатором проведения выставки стал…»
Но Катерина благополучно прослушала имя и регалии инициативного любителя искусства и невольно вгляделась в телеэкран, лишь когда тот обрамил апатичное лицо зимнеглазого альбиноса, за которым всего несколько часов назад она занимала очередь в кабинет припадочной Кылыны.
Нет, Киев все-таки одна большая деревня!
— Ты представляешь? — продолжила Катя. — Вообще о кадрах не заботятся. Как можно больных и убогих к работе с людьми допускать?
— Это-о то-очно, — подтвердила Танечка, хотя в данный момент ее явно волновала проблема совсем иного рода.
Держа на расческе прядь Катиных волос, косметичка скрупулезно прорентгенила ее взглядом. Затем подхватила другую, третью…
— Ничего не понимаю! — растерянно выговорила она. — Катерина Михайловна, у вас нет ни одного седого волоска!
— Как это нет? — недоверчиво удивилась та. — Я что, слепая, по-твоему? Сегодня утром я видела у себя на голове седые волосы!
Приученная обходить все острые углы в характере клиентов, Танечка мгновенно подсунула ей свое ручное зеркало и умильно улыбнулась, заглядывая туда Кате через плечо:
— Если мне не верите, сами посмотрите.
Катя раздраженно разворошила свои короткие волосы, энергично вертя шеей и придирчиво всматриваясь в каждый клок.
— Черт, — недоуменно выдохнула она наконец. — Вот черт!
— Черные, как вороново крыло, — незамедлительно нашлась Танечка. — Вот видите теперь, какой состав у меня волшебный?
* * *«Метро» Маша назвала просто так, потому что слово было коротким и не нуждалось в дополнительном разъяснении.
Спускаясь по эскалатору вниз, она отчужденно сосчитала рекламные мыльницы ламп, освещающих вход в подземный туннель (их было ровно девятнадцать). Потом села на деревянную скамью и мужественно попыталась взять себя в руки. Незнакомые люди пугали ее. Ну а знакомых, если не считать собственных родственников и семьи старшего брата, у нее попросту не было. Но обычно Маша достаточно быстро приходила в себя, стоило ей остаться наедине с самой собой.
Ворон!
Точно такой же сидел утром на подоконнике их кухни.
«Я должна отдать это вам? Троим!!! Не хочу! Нет!!!»
«А здорово это было! Как в настоящем ужастике!»
А если не «как»?
Если…
Когда она, наконец, выбралась на землю и подошла к конечной остановке на площади Толстого, где уже поджидала ее преданная маршрутка, в Городе неожиданно стемнело. Грозово-алый закат запутался в ветвях университетского ботанического сада. Маршрутное такси, теснимое стадом других машин, медленно спускалось с горы. Киев весь состоял из гор и холмов — больших, малых и безразмерных, умещающих на себе многочисленные улицы, кварталы и даже целые города.
Крещатик считался Верхним Городом, под которым размещался Нижний Подол. Но, скорее, его следовало считать Средним, поскольку и сам он был стиснут двумя более высокими горами, на одной из коих возвышался крутой президентский киевский Капитолий-Печерск, на другой — киевский Акрополь: Михайловская и Софиевская площади, Андреевская церковь, Золотые ворота и Ярославов Вал…
И сейчас, съезжая, наверное, в миллионный раз своей жизни по бывшему Бибиковскому бульвару, Маша в миллионный же раз удивлялась, каким высоким изгибом идет дорога вниз, чтобы, притормозив в ложбинке площади Победы, снова рвануть в поднебесье победоносным проспектом.
Огни проспекта Победы на дальней горе, наполовину красные от бесчисленных задних фар, наполовину зеленовато-белые, постепенно сходились в одной высокой точке, так близко соседствовавшей со звездами, что отсюда, издалека, казалось: этот путь ведет прямо в небо…
Маша очередной раз поймала себя на мысли, что пытается вспомнить нынешнее имя Бульвара, в начале своей жизни звавшегося просто Бульвар. Но не смогла.
Обычно преданная и послушная, ее историческая память проявляла дивное упрямство, норовисто вышвыривая в «корзину» все, что касалось дня сегодняшнего. И Ковалева ездила по бульвару безрукого Бибикова,[4] мимо красно-черного университета Святого Владимира, где учился на медицинском ее Михаил Булгаков…
Мимо разделявшей бульвар пополам Аллеи Гимназистов, 1-й императорской гимназии в 14-м и 2-й — в 18-м доме, куда ходил Миша-гимназист…
И лишь иногда, близоруко щурясь, вглядывалась в украшавшие их ныне таблички, тут же забывая содержание оных.
«Если уж на то пошло, надо назвать бульвар Булгаковским! Он исходил его вдоль и поперек!»
