Карина Дёмина - Владетель Ниффльхейма
С домовыми никогда не угадаешь.
Кошка фыркнула и прыжком взлетела на кровать.
— Ну здравствуй, — сказала она.
Девчонка не ответила. Она лежала смирно, опутанная разноцветными проводами. На тонких вкусных змей похожи, пахнут иначе. Прокусить бы пластиковую шкурку, добраться до нежной мякоти…
Убить мертвое.
Но Снот велела себе не отвлекаться. Она прошла по самому краю кровати, тронула носом белую руку, холодную и сухую. Добравшись до низкой подушки, Снот легла над головой девочки. Вытянулись черные лапы, усы щекотнули кожу.
— Пр-р-роснись… пр-р-роснись.
Мурлыканье заглушило все машины сразу, оно наплывало и обволакивало. Веки девочки дрогнули. Глазные яблоки пришли в движение.
Влево. Вправо.
Вверх.
Вниз.
Вправо. Влево. Быстро. И быстрее, до розовых слез и треснувших сосудов.
Музыка Ниффльхейма звучала внутри, бежала по жилам, смешавшись с кровью и горьким содержимым проводов. И кошка, выпустив когти, впилась в лицо, покрытое сетью тонких шрамов. Она уже не мурлыкала — рычала. Ниссе предпочел отступить.
А гримова скрипка страха не знала.
— Пр-р-рочь… пр-р-рочь…
Сердце остановилось. Дыхание иссякло. Кошка выпила его до дна, а после вернула, надеясь, что еще не слишком поздно. И что привнесенная ею частица чужого мира, не слишком повредит безнадежному делу.
— Что здесь твориться? — дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий человек в зеленом халате. — Кто вы такой? Ах ты…
Он кинулся было к кошке, но вставший на пути его Ниссе схватил человека за руки.
— Стой, — сказал он.
— Брысь пошла! Брысь пошла! Да кто вы такой? Отпустите немедленно! Я полицию вызову!
Доктор пробовал вырваться, но Ниссе был силен.
— Стой, — повторял он. — Стой.
А потом откашлялся и произнес механическим голосом:
— Доктор Вершинин, срочно пройдите в третью палату.
— Руки ему не поломай, — Снот неловко соскочила с кровати. Змеи-провода потянулись было за ней, они тоже хотели съесть кошку, но были привязаны к ящикам-приборам. — Пригодятся еще.
— Кошки не разговаривают, — сказал доктор Вершинин. И Советница с ним согласилась:
— Конечно, не разговаривают. Тебе кажется. Ты устал. Ты много работал.
— Да.
— Тебе надо домой.
— Да.
— И забери уже того котенка, которого ты неделю подкармливаешь. Пригодится.
Ниссе фыркнул и разжал руки.
— А бельишко-то подворовывают, — произнес он, поскребшись ступней о плитку. — И на кухне, на кухне у тебя непорядок. Нехорошо! Хозяйство блюсти надо, Вершинин.
Доктор кивнул. Он смотрел, как человек, донельзя похожий на первого главврача больницы, уменьшается. Тает, тает… истаивает. А кошка вот сразу исчезла.
И правильно. Какие кошки в реанимационном отделении? Нонсенс!
Это от усталости все. Мерещится.
Доктор Вершинин подошел к кровати. Он знал, что присутствие его здесь и сейчас не имеет смысла, что в свое время он сделал все возможное для этой девочки, равно как и для тех мальчишек, которые лежали в соседнем боксе, и что теперь ему, как и прочим, остается одно — ждать.
Надеятся.
Верить. Но во что? В везение. Разве что в него. Немного в чудо и в силы высшие, но уж никак не в говорящих кошек. Впрочем, котенка Вершинин забрал. Тощего, рыжего, синеглазого, совсем как тот, что когда-то у бабушки жил.
— Аспирином будешь, — сказал Вершинин котенку.
И тот мяукнул в ответ, стало быть согласился.
Глава 2. Кое-что о родительской любви
Мама Юленьки, Изабелла Петровна, в бога не верила. В храм она заглядывала на Рождество и Пасху, держала в кошельке иконку, а вторую — в машине, прилепив к приборной панели скотчем, но вот чтобы действительно верить, душой — нет.
И сейчас она молилась не тому существу, которое пряталось в синих глазах апостолов, но кому-то, кто не имел имени, лица, и вовсе, быть может, не существовал. Молитва нужна была самой Изабелле Петровне.
Она помогала держаться. Все знакомые так и говорили:
— Ты хорошо держишься, Белла.
А ей оставалось лишь кивать, вымученно улыбаться да отвечать что-то вежливое. Она и не помнила, что именно… да и какое значение имеют слова?
…иже еси на небеси…
Сама прошлая жизнь, еще недавно переполненная важными и срочными делами, проблемами, обещаниями, вдруг оказалась лишенной смысла.
…да святится имя твое. Да пребудет воля твоя… или царствие? На небе и на земле.
А безвольных оставь в го?ре. Иссуши слезы. Утоли моя печали. Верни потерянное.
Или хотя бы скажи, как вернуть. Белла готова на все. Но пока она может лишь стоять, прислонившись руками и лбом к стеклянной перегородке, на которой расползается влажное пятно дыхания.
Слез вот нет. Совсем.
— Белочка, ты бы поплакала, — все повторяет Васька, сует мятый платок в руки, и сам всхлипывает, тонко, мерзко.
Нет зрелища отвратней рыдающего мужика.
Неужели не видит он, до чего жалок?
Среднего роста, горбится по привычке. И сутулится. Руки прижимает к груди, то и дело дергая себя за бородку. Сколько раз Белла просила сбрить ее! Не сбривал.
— Белочка, все будет хорошо, все будет хорошо, — сказал он. — Иди домой. Отдохни. А я подежурю.
Ничего не будет хорошо. Никогда. И ему ли не знать. Так почему врет?
Это он виноват!
Нельзя так думать. Неправильно. Надо искать позитив. Где? Не важно. Вселенная ответит. Или бог. Главное, что положительные мысли очищают ауру. А с чистой аурой ничто не страшно.
Щуплая ладошка супруга легла на плечо, и Вася чуть более настойчиво повторил:
— Отдохни…
— Отстань, — сказала Белла Петровна и, поведя плечом, стряхнула руку мужа. — Я должна быть здесь.
Должна. Обязана. Вчера вот она ушла, и Юленьке стало хуже. А если бы Юленька умерла? И если умрет? Стоит только отвернуться, поддаться собственной слабости и… Белла Петровна обернулась на звук шагов. Жесткие, громкие, они порождали эхо в узком больничном коридоре. И в их грохоте терялся цокот каблучков.
— Явился, — фыркнула Белла Петровна, а супруг ее ничего не сказал, лишь вздохнул: ему совершенно не хотелось встречаться ни с Семеном Семеновичем Бариновым, ни с его женой.
— Здравствуйте, — сказала Аллочка и всхлипнула. — К-как они?
— Без изменений.
Беллу Петровну тошнило от глянцевого вида этой блондинки, которой было столько же лет, сколько и ей, но при том Аллочка умудрялась выглядеть моложе.
Тоньше.
Изящней.
И курточка из серебристой шиншиллы ей к лицу. И само лицо, если не с обложки, то со страниц журнала точно. Брови идеальной формы, кожа идеальной гладкости и цвета. Линия губ. Синева глаз.
