Наталья Рыбкина - И прольется свет
Антифрикцио стоял, не веря, что спутник так легко его бросил, да что там бросил, даже не сказал ни слова, просто улетел и все. Он рассеяно провел рукой по лицу, думая, что делать. Возвращаться в город нет смысла, тролль все равно не отдаст ему свою дочь, надо идти дальше. Но куда? Ему нужен вампир, но не будешь же спрашивать всех встречающихся на пути, где его найти. Да и не отдаст кровопийца просто так даже капельку своей крови. Так и не решив что ему делать Антифрикцио двинулся в неизвестность, он надеялся, что Солнцеликие Боги не оставят его в этом трудном пути. Антифрикцио и в голову не пришло, что, решив стать вампиром, он перешел на сторону тьмы.
—10-
Лина подошла к своему дому и застыла с открытым ртом, обе половинки двери лежали на пороге, в проеме стоял отец. Его нахмуренные брови не сулили ничего хорошего, Лина поежилась, отец никогда не поднимал на нее руку, но сегодня он был непохож сам на себя, странный какой-то. Лина растянула губы в улыбке, бросилась отцу на шею, она с детства использовала подобную уловку, и та всегда неизменно срабатывала. Как оказалось только не в этот раз, отец убрал ее руки со своей шеи, губы сурово сжаты.
— Где ты была? Я послал Мердока искать тебя.
— Я уже взрослая и не буду отчитываться перед тобой.
— Отныне ты не будешь выходить из дома без моего разрешения.
— Но отец…
— Ни слова, быстро в свою комнату.
Лина, гордо расправив плечики, прошла мимо отца, скрылась в доме, с ее лица не сходило обиженное выражение. Сердце старого тролля обливалось кровью, он хотел вернуть дочь, обнять ее, сказать, что не сердится, но сдержался. В данный момент суровость принесет больше пользы, главное удержать девочку дома, чтобы ее меньше видели. Он чуял, что одним Верзуном дело не ограничится, лучше на время затаиться, переждать опасное время.
Его дочь в это время сидела в спальне, глотая слезы обиды. Она представляла, как зачахнет от тоски обреченная вечно сидеть в этой комнате, отец увидит, что с ней стало и поймет, как был не прав. Лина минут десять упивалась своими страданиями, потом ей это надоело, и она заскучала. Сев возле окна девушка увидела Мердока, спешащего к дому с озабоченным выражением лица, она помахала ему рукой. Старый слуга даже не поднял головы, подволакивая ногу, он почти бежал к ее отцу. Лина обиженно поджала губы, никто не обращает на нее внимания. К окну подлетела синичка: «Тхара в опасности. Тхара в опасности. Чив-чив, Корделия ждет тебя у водопада».
Лина взвизгнула, намечалось приключение для храброй русалки. Конечно она спасет подругу, то есть они спасут…Вот только как незаметно выскользнуть из дома? Что думать, действовать надо. Решительно тряхнув огненными волосами, девушка принялась связывать простыни, она покинет «темницу» через окно.
Лина торопливо шла от дома, не замечая, что ее побег раскрыли. Старый тролль молча стоял у окна, дочь впервые ослушалась прямого приказа и он не знал, что делать. Лицо его было печально. Подволакивая ногу, к хозяину подошел Мердок, слуга, проживший в доме много лет, разделивший его добровольное изгнание. Со временем их отношения хозяин-слуга переросли в крепкую мужскую дружбу. Если и мог, кому-то доверять никому не верящий тролль так это Мердоку. Тролль разлепил пересохшие губы.
— Девочка выросла.
— Да-а-а — глубокомысленно изрек слуга — Дети быстро вырастают. Казалось, только вчера качал Линочку на руках, а сегодня уже можно замуж отдавать. Ты бы подыскал ей мужа, Тлж.
— Я уже почти забыл это имя, которым меня звали среди троллей, — прошептал тот. — Сколько лет прошло, как я стал Тонгом,… дурацкая людская кличка. Жизнь нами крутит и вертит, как хочет. Кто знает, как сложилась бы твоя судьба, если бы наши пути не пересеклись.
— Ты забыл, Тлж, — тихо произнес Мердок, — что когда мы встретились, я стоял на вязанке дров. Меня сжечь собирались за мое уродство, просто так, ради праздника. Если бы не ты, не было бы у меня ни жизни, ни судьбы.
Они замолчали.
— Пора девочке замуж, — задумчиво повторил тролль, не зная, что сказать.
— Давно пора, — поддакнул Мердок.
Снова воцарилось молчание. Мердок теребил прядь седых волос у виска, его хозяин и друг задумчиво ковырялся в носу. Наковырявшись вдоволь, Тлж вытер грязный палец о рубашку и тихо проговорил:
— Мердок, я никогда не расспрашивал, за что тебя собирались сжечь…
— И я благодарен тебе за это. Теперь уже много воды утекло, не так больно и я могу рассказать тебе о том дне. Не знаю, заметил ли ты, но в моей деревушке не было ни одного больного человека или калеки. Ни одного. С момента ее основания у нас существовала традиция уничтожать слабых и уродов, жить оставались только сильные и выносливые. Я родился слабым, да еще и с горбом. Моей матери Роенке было только тринадцать весен. По всем законам судьбы, я должен был умереть, но знахарка наворожила, что мать больше не сможет иметь детей. Роенка нарушила закон, спрятав меня в подвале. Односельчанам она солгала, что я умер. Там, в темном подвале я провел двадцать лет своей жизни. Иногда, по ночам, я выходил на прогулку и в деревне разнесся слух о горбатом приведении, ищущем кому отдать горб. Отец погиб еще до моего рождения, так что я стал светом в окошке для моей матери. Раз в день она приносила мне еду, иногда по праздникам балуя кусочком пирога, долгими днями я плел корзины на продажу, так и жил. Все продолжалось ровно до того дня, когда у матери появился ухажер. Она забеременела, и он решил на ней жениться. Та же бабка-знахарка напророчила ей рождение здорового ребенка. Роенка недолго думала. На одной чаше весов был ее кавалер, рождение здорового ребенка, а на другой я, увечный сын. Вскоре, меня схватили во время ночной прогулки. До сих пор помню крик матери: «Ловите урода! Это не призрак! Он украл мою корзину!» Какая ирония, не правда ли? Я украл сплетенную своими руками корзину. Так я оказался стоящим на вязанке дров и уже готовился отдать душу Солнцеликим Богам, когда появился ты.
— Бегущий из своей общины тролль, — продолжил Тлж. — С ребенком-полукровкой на руках. Хорош защитничек, ничего не скажешь.
— Тем не менее у тебя хватило времени остановиться и снять горбатого уродца с разгорающегося костра.
— Хватит слезу выдавливать. Что было, то было. Главное, что мы живы. Вон, какую деваху вырастили, хоть сейчас замуж отдавай.
— Да-а-а, пора Линочке замуж.
— Пора.
Тролль и горбатый уродец опять замолчали, прислушиваясь к скрипу ставен на окнах, где-то щебетала синичка.
—11-
Верховный Повелитель нелюдей — Аск осторожно развернул старый пожелтевший пергамент. Бледное лицо исказило подобие радости, острые клыки на миг показались между красных губ, из-под тяжелых век блеснули темные глаза. Наконец-то пергамент, хранящий историю Солнцеликих Богов, у него в руках, наконец-то он найдет способ избавиться от Верзуна. Как он ненавидел своего вечно скучающего помощника, который позволял ему править, пока позволял. Сколько испробовал способов убить его, все бес толку. Аск знал также, что рано или поздно умрет, если не от чесночной смеси и не от образов Солнцеликих Богов, убийственных для вампиров, то от своего срока. У всех нелюдей на Земле был свой срок, у лерд 33 года, у крысаков 50 лет, вампиры не жили больше тысячи лет, а сколько отпущено Верзуну не знал никто. Еще ребенком Аск видел этого нелюдя, сильного могучего, в той же поре ранней зрелости, как и теперь. Вампир скрипнул зубами, ничего, ему только пятьсот лет, полжизни, за оставшееся время он найдет способ избавиться от Верзуна и отодвинет свой срок. К тому же Верзун был на редкость красив, а он, Аск, почти безобразен. Верховный Повелитель посмотрел на свое худое тело, спрятанное под черным балахоном до пят. Ни следа мускулов, гладкое, слегка выпячивается животик. Когда Аск переедал, а надо сказать это случалось не редко, то живот раздувался, словно у пиявки, тогда он становился похож на беременную женщину. Губы краснели и некрасиво расплывались, словно тесто в кадке. Свои редкие рыжие волосы Аск держал в чистоте, но и здесь ему не повезло, подумать только Верховный Повелитель и рыжий. Если бы не боялись, то дразнили бы непременно.
