Ирина Молчанова - Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых маков.
— Дать взятку? — сразу нашлась Катя. Лайонел, очень довольный ею, засмеялся.
— Что-то в этом роде.
— А что может дать какая-то мелочь Богу такого, чего у него нет?
— В данном случае мелочь отделит для Бога, так сказать, зерна от плевел. Одному достанутся зерна — те, кто не поддадутся соблазну, не попадут в зависимость и сохранят свой разум незамутненным, а другой получит души тех, чей разум пошатнется и благодаря наркотическим свойствам опия пойдут дорогой греха.
— Лайонел, а тебе не кажется, что слишком много в жизни соблазнов, способных сбить человека с истинного пути? Бог не боится, что такими темпами зерен для него может вообще не остаться?
— Боится ли Бог? — переспросил молодой человек, точно пытаясь распробовать эти слова на вкус. Он надолго замолчал, а они все шли по маковому полю и оно казалось бескрайним.
Наконец Лайонел сказал:
— Как и всякий создатель за свое творение, как родитель за свое дитя.
Катя поравнялась с ним и пробормотала:
— Пожалуй, я боялась бы за нашего ребенка, если бы…
Ледяные глаза посмотрели на нее так, что она резко осеклась. И только тогда вспомнила свое обещание забыть о детях навсегда.
На его красивом лице застыло выражение, как будто он получил пощечину.
— Я хотела сказать, — залепетала Катя, — если бы мы были людьми и у нас был ребенок… я… понимаешь, я не имела в виду…
Он молча отвернулся, а девушка безнадежно выдохнула:
— Я ни о чем не жалею.
Лайонел зло рассмеялся и, не глядя на нее, бросил:
— Не нужно мне говорить, жалеешь ты или нет, еще полгода не прошло, а ты уже произносишь невозможное словосочетание «нашего ребенка»! — Он обернулся и, поймав ее за плечи, процедил: — И если тебе хочется, теперь ты можешь жалеть сколько угодно.
Катя скинула его руки со своих плеч.
— Хватит на меня орать! Что хочу, то и говорю! Достал!
Захлопали в воздухе крылья мышей — Орми с Нев опустились на плечи Лайонелу. Рогатая тут же ударила когтем воздух, зашипела, обороняя своего любимчика.
Девушка отступила на шаг, промолвив уже спокойнее:
— А вот чего боишься ты — быть виноватым!
Уголки его губ опустились в ироничной насмешке.
— Я не буду обсуждать чувство вины с глупой девчонкой, которая не то что никого не обрекала на Вечность, а даже никогда никого не убивала. Повзрослей сперва немного, малышка!
Катя сжала кулаки.
— Единственного, кого мне хотелось бы сейчас убить, это тебя!
— Ну попробуй, — приглашающим жестом развел он руки в стороны.
Она испытывала страшную ярость, но отчего-то огненный шар в животе не спешил разрастаться, а вот глаза жгло, как будто огонь лизал их языками пламени, а слезы — это осколки стекла, намертво застрявшие внутри.
Девушка опустила голову, боясь, что слезы могут все-таки пролиться и Лайонел увидит их, станет насмехаться еще больше, решит, она совсем слабая.
Когда прошла мимо, тот раздраженно фыркнул:
— Прекрасно! Обижайся!
Так они шли, она впереди, он со своим мышами позади.
Обиднее всего было то, что она зависела от него. Он привез ее сюда, в какую-то точку соприкосновения с адом, и Катя не представляла, как ей быть, если его ледяное величество вдруг решит развернуться и уйти.
Играло адажио для струнных американского композитора Сэмюэла Барбера — красивая, утонченная мелодия, она то невероятно нарастала, то на высоком пике печально затихала и вновь медленно возрождалась.
Поскольку смотрела себе под ноги, девушка не сразу заметила изменение освещения, а когда увидела — встала как вкопанная. За багряный от маков горизонт садилось кровавое солнце. Температура понизилась, стало прохладнее и свежее.
Оборачиваться очень не хотелось, но любопытство победило. Позади оказалось то же поле, только темнее, при закате маки казались багряными, а где-то черными.
Девушка вернулась на несколько шагов назад и тогда увидела невидимую черту, отделяющую рассвет от заката. Зрелище так поразило ее, что она на миг забыла о своей обиде. Но в следующую секунду заметила на себе внимательный холодный взгляд и к глазам вновь подкатили осколки.
— Ты плачешь? — обвиняющим тоном осведомился Лайонел.
Катя буркнула: «Нет» и отвернулась.
Заходящее солнце намертво прилипло к горизонту и, как она догадывалась, никуда оттуда не двигалось.
Девушка вздрогнула от прикосновения к своему плечу. Шипение Орми раздалось совсем близко. Морозно свежий аромат одеколона Лайонела тоже приблизился, вливаясь в теплый вечерний воздух.
— Уйдите, — услышала она приказ. Орми, а за ней Нев шумно взлетели.
— Ты расстроилась? — спросил Лайонел. В голосе его слышалась неприсущая ему растерянность и нерешительность.
Катя упрямо молчала.
Обе его ладони мягко легли ей на плечи, а губы прижались к затылку. Затем медленно переместились к виску и съехали по щеке на шею.
— Таким образом ты просишь прощения?
Она ощутила его улыбку.
— Не знаю, — признался он, — я не знаю, как прошу прощения, потому что никогда этого не делал.
Катя повернула голову и встретилась с прозрачно-голубыми глазами.
— Никогда? — не поверила она. И поняв, что он не шутит, спросила: — Но почему?
Лайонел шепнул: «Потому что я всегда прав» и жадно прижался к ее губам.
Глава 4
Сын башмачника
В огромном бальном зале замка Бриана Джонсона собралось все высшее общество города. Приехали даже те, кто редко посещали светские рауты. Хозяин, одетый в черный фрак — чуждый ему цвет, стоял возле центрального фонтана, и лицо вечного весельчака выражало ничем не прикрытую скорбь. Его долговязый сожитель Анчик, тоже одетый в темное, выглядел не менее мрачно.
Играла музыка, но никто не танцевал, не разговаривал, тем более не смеялся. Все взгляды были устремлены на мужчину с худым острым лицом, узкими щелками глаз, скрюченным носом, похожим на клюв попугая, и слипшимися коричневыми волосами, обрамляющими яйцевидный череп. Одет вампир, занимающий всеобщее внимание, был в элегантный шелковый костюм бежевого цвета от самой Талилу.
Анжелика, в длинном золотистом наряде, тронула лапы паука, сидящего у нее на обнаженном плече, чтобы успокоить его.
Рядом находилась Важко, нервно двигавшая в руке бокал против часовой стрелки. И весь ее облик, как и всех остальных в зале, демонстрировал протест. А протестовать было из-за чего.
Петр Зазаровский — осенью прошлого года неожиданно исчезнувший из общества и вообще отовсюду, где его обычно видели, оказывается, зиму и весну просидел в тюрьме. А недавно был выпущен, чтобы под началом Георгия противостоять вместе с другими отпущенными преступниками армии Цимаона Ницхи. Но Зазаровский никогда не отличался честностью, преданностью и другими прекрасными качествами. Он организовал мятеж и с другими бунтовщиками разбил армию Георгия. И теперь самовольно занял место правителя города. О чем и сообщил собравшимся.