Стивен Эриксон - Сады Луны
Слуги и садовники сновали туда-сюда по двору. Никто ещё не заметил прибытия Парана.
Гамет откашлялся.
— Ваши мать и отец не здесь.
Юноша кивнул. Сейчас в загородном поместье — Эмалау, должно быть, полно жеребят, о которых нужно позаботиться.
— Но ваши сестры дома, — продолжил Гамет. — Я прикажу слугам освежить вашу комнату.
— Её, значит, не трогали?
Гамет снова ухмыльнулся.
— Ну, скажем, вынести лишнюю мебель и сундуки. Места под склады нынче совсем не хватает…
— Как всегда, — Паран вздохнул и, не сказав больше ни слова, вошёл в дом.
Сапоги Парана вызвали под сводами пиршественного зала гулкое эхо, когда он подошёл к длинному столу. Кошки молниями разлетелись в стороны. Юноша расстегнул заколку дорожного плаща, бросил его на спинку одного из стульев, а потом, усевшись на длинную скамью, прислонился к укрытой деревянными панелями стене. И закрыл глаза.
Прошло несколько минут, а затем прозвучал женский голос:
— Я думала, ты в Итко-Кане.
Он открыл глаза. Тавор, сестра на год младше его, стояла у торца стола, положив руку на отцовское кресло. Она была, как и прежде, невзрачна: тонкие, бескровные черты лица, рыжеватые волосы острижены короче, чем требовала мода. Тавор выросла с тех пор, как они расстались, перестала быть неуклюжим подростком. Сестра смотрела сейчас на него с непроницаемым выражением.
— Новое назначение, — сказал Паран.
— Сюда? Мы бы знали.
«Ах да, конечно, знали бы, не так ли? Нужные люди нашептали бы».
— Незапланированное, — уступил он, — но всё равно решённое. Однако не в Унте. Я здесь всего на несколько дней.
— Тебя повысили?
Он улыбнулся.
— Окупится ли вложение? Пусть и поневоле, но нужно размышлять с точки зрения потенциального влияния, не так ли?
— Следить за положением семьи — больше не твоя забота, брат.
— Ах, так теперь это твоя забота? Отец отошёл от повседневных дел?
— Отходит. Здоровье подводит его. Если бы ты спросил, даже в Итко-Кане…
Он вздохнул.
— Всё пытаешься меня заменить, Тавор? Принимаешь на себя бремя моих недостатков? Я отсюда тоже не по ковру из лепестков ушёл, если помнишь. Ну, всё равно я не сомневался, что домашние дела попадут в умелые руки…
Её бесцветные глаза сузились, но гордость не позволила задать очевидный вопрос.
Он спросил:
— А как Фелисин?
— Занимается. Она ещё не слышала о твоём возвращении. Будет в восторге, а потом — просто раздавлена, когда узнает, что ты приехал так ненадолго.
— Теперь она — твой соперник, Тавор?
Сестра фыркнула и отвернулась.
— Фелисин? Она слишком мягкая для этого мира, брат. Я бы даже сказала: для любого мира. Она не изменилась. Будет счастлива тебя видеть.
Он смотрел, как Тавор с подчёркнуто прямой спиной вышла из зала.
От него пахло потом — его собственным и конским, долгой дорогой и пеплом, и ещё чем-то… «Старой кровью и старым страхом. — Паран огляделся. — Намного меньше, чем я помню».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда явились моранты,
вспять двинулись волны.
Словно суда у причала,
Имперское море накрыло
Вольные Города.
Двенадцатый год войны,
Луны Расколотой год
настал — и семя её
пролилось смертельным дождём
посулами чёрных крыл.
Из Городов лишь два
не поддались тогда
малазанской волне.
Первый — прочно стоял:
горделивые стяги
под Тьмы властным крылом.
Второй — раздором расколот,
без войска,
друзьями оставленный…
Первым пал тот, что прочный.
Фелисин (род. 1146). Призыв к ТениДва года спустя
1163-й год Сна Огни
105-й год Малазанской империи
9-й год правления императрицы Ласиин
Бледную завесу дыма рассекали вороны. Их пронзительные крики заглушали стоны раненых и умирающих солдат. Запах горелого мяса тяжело висел в неподвижной дымке.
На третьем холме у стен павшего города Крепь в одиночестве стояла Рваная Снасть. Вокруг чародейки лежали груды искорёженных обломков оружия и доспехов — поножей, нагрудников, шлемов и клинков. Ещё час назад их носили мужчины и женщины, а теперь от всех этих людей не осталось и следа. Тишина внутри пустых металлических раковин отдавалась в голове чародейки погребальной песней.
Она обхватила себя руками. Бордовый плащ с серебряным значком, который она носила как командир кадровых магов Второй армии, теперь висел на её покатых плечах запятнанный и обожжённый. Округлое полное лицо Рваной Снасти, обычно озарённое беззаботной детской улыбкой, прорезали глубокие морщины, щёки обвисли и побледнели.
Вопреки бушевавшему вокруг урагану звуков и запахов Рваная Снасть вслушивалась в глубокую тишину. Та словно выплёскивалась из раковин-доспехов пустотой, которая уже сама по себе была обвинением. Но у тишины имелся и другой источник. Сегодня здесь неистовствовали такие колдовские силы, которых хватило бы, чтобы разорвать ткань, разделявшую миры. То, что скрывалось по ту сторону, в Путях Хаоса, казалось, было близко, на расстоянии вытянутой руки.
Чародейка думала, что она лишилась эмоций — они сгорели в пережитом ею ужасе, но глядя на то, как входит в город плотными рядами легион чёрных морантов, она почувствовала, что ненависть застит ей глаза под опухшими веками.
«Союзники. Идут взыскать свой кровавый час». К концу этого часа жителей Крепи станет тысяч на двадцать меньше. Чаши весов, раскачанные многолетней враждой между соседними народами, уравновесит отмщение. Мечом. «Милостивая Шеденуль, неужели мало было смертей?»
В разных концах города пылали с дюжину пожаров. Осада наконец закончилась — после трёх долгих лет. Но Рваная Снасть знала: это ещё не всё. Что-то скрывалось в безмолвии и ждало своего часа. Поэтому она тоже ждала. Хотя бы это она должна была сделать для погибших сегодня — ведь во всём остальном она подвела их.
Внизу равнину покрывали тела малазанских солдат — смятый ковёр из трупов. То тут, то там торчали мёртвые руки и ноги, на которых, как владыки, восседали вороны. Солдаты, пережившие бойню, ошеломлённо бродили среди тел, искали павших товарищей. Рваная Снасть с болью смотрела на них.
— Они идут, — проговорил голос в дюжине футов слева от неё.
Она медленно обернулась. Чародей Локон лежал, распластавшись на груде опалённых доспехов, в его бритом черепе отражалось мутное небо. Волна колдовства уничтожила всё, что было у него ниже пояса. Розовые, вымазанные в грязи внутренности выпирали из-под грудной клетки, покрытые сетью высыхающих потёков. Слабая полутень магии выдавала усилие, которым он удерживал в себе жизнь.
