Путь на восток - Белл Том
– …отныне и вовек мы – одно целое.
Воздух над алтарем засиял. Кайсин чудились синеватые и лиловые всполохи. Они кружились яркими линиями, сплетались в клубок, разлетались кто куда, резвились и игрались, пока не встретились вместе и не растворились в ночной вышине.
Кайсин завороженно наблюдала за огнями, а вместе с ней и вся площадь, все люди, что пришли увидеть чудо и дождались его.
– Что это?
– Это что-то ужасное!
– Ничего подобного не видел…
– Это знак небес!
– Это прекрасно!
Облик Лю растаял. Кайсин недоуменно покрутила головой, пытаясь понять, что так взволновало людей, и поймала взгляд Шень Ена. Она увидела в нем то, чего увидеть никак не ожидала.
В его расширившихся глазах было удивление.
И…
Испуг.
Четвертый день стал великим испытанием. Создать звезды и развеять тьму, вылепить из пустоты землю и населить ее животными было непросто. Но куда сложнее оказалось новое творение Духов-прародителей.
При свете голубой луны и холодном сиянии звезд, когда мир спал и ведал лишь спокойствие и гармонию, Прародители явили людей. Они оказались сродни бешеной буре, непокорны и непокладисты. Но еще нежны, как журчание воды, стойки и порой мудры, как земля, алчны и вспыльчивы, как огонь.
Но случилось то, чего Прародители не смогли предугадать.
Появление людей нарушило великий Баланс, что они так кропотливо выстраивали…
Я виноват
Лоян, столица Империи Цао
Великий праздник Сячжи
Полночь
Серый туман застилал его взор.
Он почти не видел, куда ступает.
Он не обращал внимания на цепи на руках.
Он брел, с трудом помня, как нужно дышать. Все тело жгло огнем и лихорадило от холода. Пот ручьями сбегал по лицу и обнаженному торсу, липкими линиями прокладывая себе путь сквозь волосы на груди. Наваждения сменяли друг друга, но ни одно из них не удавалось разглядеть.
Весь мир превратился в огромное размытое пятно.
До саднящей боли в горле хотелось пить. Словно раскаленное солнце высушило всю влагу. Но почему тогда по подбородку стекала слюна? Вязкая. Тягучая. Едкая, как морская вода.
Где-то мелькали вспышки света, которые быстро сменял мрак. Кажется, шумел ветер, но он не слышал ничего. Он даже не помнил, мог ли слышать хоть что-то в своей жизни. Жил ли он вообще? В голове пытались промелькнуть какие-то воспоминания о прошлом, но вместе с ними приходили муки и новые вспышки боли. Лучше не думать. Не стоит даже пытаться. Он не жил. Он не мог жить.
«Кто я?»
Снова боль.
«Нельзя думать».
«Но почему?»
«Хозяин будет недоволен, если я буду противиться».
«Что-то не так…»
«Я должен подчиниться».
Внезапно в блеклый посеревший мир ворвался вихрь из звуков и музыки. Оглушительных и едва различимых, будто они доносились из-под толщи воды. Что-то происходило. Ему стало любопытно. Что вообще такое «любопытство»? Нечто изнутри пыталось пробиться к свету, вынырнуть и выгнать его прочь из головы. Он немедленно одернул себя. Ему нельзя думать.
Он помнил лишь одно. То, что сказал ему хозяин…
Он помнил лишь боль. И радость от того, что сможет угодить повелителю.
Кто-то толкнул в спину. Лязгнула цепь. Он устоял на ногах и продолжил плестись вперед, но его потянули обратно и велели стоять.
И он стоял.
Кажется, минула целая вечность с тех пор, как он остановился.
Слишком долго без дела.
В голову вновь полезли мысли. Переживания, чаяния, несбывшиеся надежды, разбитые мечты, обрывки прошлого…
Он видел пылающие крыши деревни, белоснежные горные пики, слышал крики и лязг стали… Он чувствовал кровь на своих руках, ощущал легкость чьего-то обугленного тела…
Приливы боли отогнали воспоминания, одно за другим. Но самое назойливое из них не хотело подчиняться. Оно поднималось из глубин. Оттуда, где у людей находится сердце и сокрыта душа.
«Моя душа…»
«Молчать! Я не человек!»
Воспоминание овладело им, и даже нестерпимая боль не могла с ним справиться. Совсем скоро весь мир померк.
Осталось только оно.
Это проклятое воспоминание.
– Я виноват. Я виноват. Я виноват.
Ноги задрожали. Пред взором возникли неясные образы. Вновь послышались крики и плач, рев ветра, треск ломающихся деревьев, стук ударяющихся друг о друга камней…
– Я виноват. Я виноват. Я виноват.
– Заткнись! – грубо рявкнул кто-то совсем рядом.
Его со всей силы ударили по голове. Наваждение вмиг испарилось, и он упал на четвереньки на холодную белую плитку. Грязные онемевшие пальцы повторили изгибы кладки. Роняя слюну, в слезах он тихо прошептал:
– Я виноват?
– Поднимайся!
Грубым пинком его повалили на живот, затем схватили за волосы и рывком поставили на ослабевшие ноги. К горлу подступила едкая кислая волна, но ему не дали опустошить желудок. Его потащили куда-то дальше, сквозь ослепительный мрак от ярких бумажных фонариков, что витали в воздухе, мимо невидимых вспышек от шутих и петард, через толпы безликих людей, темные фигуры которых походили на призраков. Они танцевали вокруг размытых пятен жаровен и костров, ели яства и пили напитки без запаха и вкуса, а оглушительные удары гонга, что уносились до самых небес, напоминали комариный писк.
Чем дольше он шел, тем меньше его беспокоило чувство вины. Он ни в чем не виноват. Надоедливый голос, кажется, исчез.
«Я лишь инструмент, которому поручили важное дело».
Это будет стоить ему жизни, но он с радостью отдаст ее, чтобы хозяин был доволен.
Его окружали люди. Вооруженные. Он и сам когда-то носил оружие. Или это был не он? Снова боль.
«Нельзя думать».
«Но…»
Ох уж этот назойливый голос!
«Замолчи! Я должен идти».
Но ему вдруг снова велели остановиться. Чья-то крупная фигура заслонила все огни. Послышался хриплый мужской голос.
– Духи! Си Фенг? Это… это ты? – тихо и встревоженно спросил расплывчатый облик. – Так слухи не лгали? Духи, я не верю!
Его лицо выглядело знакомым, но пленник боялся даже думать об этом. Хлесткая боль крутилась где-то на задворках сознания, готовая в любой момент обрушиться на него с новой силой.
«Мне нельзя думать. Мне нельзя».
Мужчина подошел ближе и наклонился.
– Ну же, ты не узнаешь меня? – вновь спросил он. – Это же я, Хуан Джун. Ты не мог меня забыть!
Его лицо было суровым, испещренным глубокими морщинами и разделенным надвое длинным шрамом, протянувшимся ото лба до подбородка. Даже густая многодневная щетина боялась касаться чудовищного рубца. Мужчина носил доспехи ярко-красного цвета и золотой плащ и был вооружен длинным тяжелым мечом.
Пленник с ужасом посмотрел на незнакомца затуманенным взглядом и быстро опустил глаза, часто задышав и покрывшись испариной.
– Мне нельзя, – запричитал он. – Мне нельзя.
– Что они сделали с тобой, Си Фенг? Дзюнь юй тебя побери…
Узник ощутил, как крепкая мозолистая ладонь легла ему на плечо.
Ударил гонг.
Чернота ночи резко посветлела. Пленник поднял глаза, не в силах поверить, что смог увидеть что-то новое.
«Я вижу? Я вижу! Разве мог я когда-нибудь видеть?»
Голос молчал. Его не существовало.
Он всегда был один.
Он прожил целую жизнь, будучи слепым, но сейчас прозрел. По небу струились яркие линии синего пламени. Они кружились в необузданной пляске, переплетаясь с хвостами сизого огня. То отдаляясь друг от друга, то приближаясь вплотную, они напоминали взволнованных карпов в царском пруду.
«Где же я мог видеть карпов? Где я мог видеть хоть что-то подобное?»
