Черное озеро (СИ) - Разумовская К.

– Приготовьтесь. Собирайте шмотки. – цежу сквозь зубы, поправляя золотые цепи на шее.

Не хватало еще ударить в грязь лицом перед этими дураками.

Хастах скалится в своей тошнотворной манере. В его руках почти истлела сигара, но он не спешит курить.

В который раз меня обижает наше очевидное внешнее сходство.Мы можем сойти за кровных родственников. Особенно, в Райрисе, полной бледного народа.

– А разве это не бабское дело?

Я улыбаюсь, прилагая все усилия для того, чтобы это не походило на гримасу.

– Дорогой, у тебя не будет женщины, пока ты зовешь нас бабами.

Катунь хихикает, переступая порог кухни. В ведре всё ещё извиваются тушки рыб, но теперь их скользкие головы лежат отдельно от тел. Хастах высокомерно задирает нос, отпивая горючку из чашки. Спешу в другую комнату, боясь услышать вдогонку то, на что не смогу так резво ответить, как это сделал за меня Нахимов.

Например:

«Люби его сколько влезет, но это не сделает его обязанным питать к тебе такие же чувства.»

«Ты жертвуешь жизнью ради него, а его самым большим желанием все равно останется прикончить тебя.»

***

Сидя под клёном, я рассматриваю сочный резной лист, устланный светлыми прожилками. На потрескавшихся губах чувствуется кислый вкус незрелых яблок, съеденных на завтрак. По спине бежит пот. Расстегиваю верхние пуговицы черной рясы и впускаю немного воздуха под воротник.

Амур исчез без следа. Там, на болотах у Рваных Берегов. Один. Что если он пострадал? В тех землях множество хищников. И Бесов.

Сердце ноет при одной мысли о том, что мы никогда его не найдем. Марево. В лучах палящего летнего солнца впереди показалась длинноногая фигура. Молодой мужчина быстро двигается в мою сторону. С каждым шагом его силуэт просматривается все отчетливее. Медные волосы горят всеми переливами огня на голове. Парень закатал штанины выше колен и зацепил их булавками. Его бледная и худощавая грудь кажется прозрачной в ярком свете полуденного солнца.

– Добрый день.

Учтивый. Как мило.

Поднимаюсь, вздыхая. От жары голова идёт кругом. Карман оттягивается к земле под тяжестью сувениров, что я украла.

– Я – Стивер Ландау. – парень пожимает костлявыми плечами и отводит взгляд в сторону. – Мы знакомы с Амуром Разумовским. Бегло, но всё же. Он отказался помогать мне в поисках сестры, но, думаю, если мы найдём его, то он мог бы пересмотреть своё решение.

Янтарные глаза уставились с выжиданием.

Раз пришел, то согласен мне помочь.

– Где остальные?

– Здесь.

Раздается басистый голос позади. Оборачиваюсь. Высокий темнокожий парень поправляет цветные бусины на волосах. Катунь Нахимов – лучший друг моего Амура. Единственный, за исключением Стивера Ландау, кто не желает мне мучительной смерти. Рядом с ним его собутыльник, настолько похожий на меня, что я и сама не раз задавалась вопросом, могли ли мы быть родственниками.

– И с чего нам стоит начать?

Хастах презрительно фыркает.

– С того, что у нас получается лучше всего – ограбим и без того неимущих. – с гордостью горит Нахимов, потирая здоровенные розовые ладони.

Мне определенно не нравится то, как он доволен. Это не предвещает ничего хорошего.

– Церковь? – Закатываю сползающие рукава рясы. Плотная ткань не пропускает ветер, создавая под собой парник. Хастах мерзко хихикает.

– Конечно. – Подтверждает Катунь, явно довольный произведенным эффектом. – Монастырь святого Владимира. – Уточняет он, упиваясь. Меня распирает от злости. Стивер не скрывает изумления и как глупая собака таращится на всех по очереди, крутя головой.

– Мы ограбим монастырь?

– Не мы, а Идэр. – недовольно поправляет Хастах. Его серая рубаха и широкие штаны колышутся на теплом ветру. Катунь кивает.

– Нет.

Я говорю твердо. Содержимое потайного кармана того и гляди прожжет ткань, лишь бы показать всем, что я уже наделала.

Я обворовала Спас на Крови. Я обворовала свою мать-настоятельницу! За одно это Смерть должна оставить мою грешную душу вечно скитаться в поисках успокоения.

Катунь недовольно поджимает пухлые губы.

– Как знать, может там ты заслужишь прощения Амура. – протягивает Хастах, брезгливо оглядывая служебные одежды. Просторная ряса становится тесной. Воротник душит, вцепившись в шею.

Я подвела их. Я всех подвела и мне не хватит жизни чтобы расплатиться с долгами.

Моя приемная…единственная мать никогда не отпустит мне такого предательства. Но, с другой стороны, Амур может меня простить. Всё будет как раньше. Больше мне ничего не надо. Я даже готова вернуться в монастырь, откуда пару часов назад утащила золото, лишь бы это приблизило меня хоть на шаг к искуплению перед любимым. Вероятно, Агуль уже обнаружила пропажу и нам давно пора бежать закапывать себя ещё глубже.

Поступиться своими принципами ради любви – не это ли истинное желание заслужить прощение?

Глава 5. Можно без имени. Стивер.

Недостаточно хорош. Можно без имени. Так бы выглядело надгробие Стивера Ландау, единственного сына военного врача и учительницы музыки при дворе.

***

Чертежи и бесконечные списки заполонили дощатый пол. Сижу посреди бумаг, нервно оглядывая листы в поисках нужного. Теплые солнечные лучи греют спину, заставляя выпрямиться. Рыжая кошка лениво потягивается, царапая листы. Мама без ума от комка шерсти и даже назвала её чудаковато – Катей. На все возражения и аргументы в пользу того, что это глупо, она виновато опускала взгляд и замолкала.

Кошку мы так и не переименовали.

В небольшой комнате царила тишина, нарушаемая изредка доносящимися песнопениями матери. Музыкальный слух редко её подводит, но менее странным от этого исполнение не становилось. Она родом с юга близ Рваных Берегов, тамошний говор отличается от того, как звучит речь в средней полосе, не говоря уже о землях княжества Гуриели, где мы поселились после смерти отца. Невольно устремляю свой взгляд на инструменты, лежащие на столе. Свирель, гусли, балалайка и совершенно неведомое в здешних землях изобретение. Виола со смычком. По форме инструмент напоминает крупную грушу с веточкой. Смычок же представляет собой натянутый на хитрое приспособление конский волос, делающий конструкцию отдалённо похожей на охотничий лук. На подоконнике забытая чашка иван-чая, остывшая настолько, что темная вода покрылась пленочкой. Через дверной проем в комнату вбегает два котенка, играя. Катя поднимается и нехотя плетётся к своим детям. Хватаю чернильницу и убираю ее с пола на стол, так же забросанный бумагами.

– Стивер, солнце, время обеденное. – зовет мама. Вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

Нужно обдумать каким образом я бы мог сконструировать новое поколение чего бы то ни было, что приведет меня к должности главного дворцового чертёжника.

Когда мама проходит в комнату, то первым делом в глаза бросается посеревший оттенок кожи. Рыжая копна вьющихся волос поредела в пару раз. Локоны шмотками прилипли к щекам и плечам. Я отшатываюсь к противоположной стене. Чертежи и наработки мнутся и рвутся под ногами. Мать улыбается, обнажая полу разорванный рот и обломки зубов. Щеки кусками свисают, когда из ее рта тонкой струйкой вытекает серая вода, вперемешку с вязко кровью.

Комната наполняется сладким гнилостным запахом плоти и водоема, где я нашел ее в таком состоянии пару лет назад.

Просыпаюсь в холодном поту. В комнате слышится мерное дыхание Катуня Нахимова. За годы вместе я привык к его компании, хоть и ранее мне никогда не приходилось делить с кем-то спальню. Переворачиваюсь на спину, протирая ладонью лоб. С трудом припоминаю дорогу до привала и смотрю в открытое окно. Небо на востоке уже розовое. Рассвет наступит в течении ближайшего часа. Сажусь в кровати и чувствую, как тонкие доски прогибаются под моим весом. Простыни смяты и влажные. Отбрасываю вытертое одеяло и опускаю ноги на прохладный пол из утоптанной земли. Катунь, лежащий на таком же хилом лежаке в аршине от меня, открывает глаза.