Эолин (ЛП) - Гастрейх Карин Рита

— Не знаю, Эолин. Я лишь говорю, что у него была причина. Отправка всадников в деревню — не легкое решение короля. Должно быть какое-то оправдание.

— Какое оправдание могло быть? — ее голос оборвался, как раскат грома.

Когда Акмаэль ничего не ответил в ответ, Эолин опустилась на землю и заплакала.

Акмаэль знал Эолин во многих настроениях, но он никогда не был свидетелем этой боли и гнева. С другой стороны, он никогда не спрашивал, почему она живет так глубоко в лесу в компании только старой ведьмы или что случилось с ее настоящей семьей.

Теперь, когда правда лежала на ковре ее слез, он разрывался между верностью, которую сохранял по отношению к отцу, и жестокими последствиями правосудия короля.

Вложив меч в ножны, Акмаэль подошел к Эолин и опустился на колени рядом с ней.

— Эолин.

— Не смей говорить мне, что это моя вина!

— Твоя вина?

— Это то, что ты думаешь! — рыдания Эолин пронзали ее тело резкой дрожью. — Это то, что ты сказал!

— То, что я сказал?

— Ты сказал, что женская магия вызывает слезы и кровопролитие. Ты сказал, что маги несут смерть своим семьям, даже собственным сестрам. Но это была не моя вина! Тогда я знала только Простую магию. И даже если бы я знала то, что знаю сейчас, что в этом плохого? От меня? Как что-то такое прекрасное может быть неправильным?

Ее слова затерялись в новом потоке слез.

Акмаэль отклонился, не зная, что ответить.

Да, он сказал это, хотя и не мог точно вспомнить, когда. Но он не хотел причинить Эолин вреда, а только предостерег ее от опасностей женской магии.

Он осторожно положил руку ей на плечо.

— Эолин, нападение на твою деревню произошло не по твоей вине. Я не знаю, зачем пришли Всадники, но это не могло быть из-за тебя.

Это, безусловно, было правдой. Ни одна деревня не была наказана только за то, что одна девочка знала несколько лекарственных растений.

Рыдания Эолин прервались и снова зазвучали.

Акмаэлю вспомнились причитания его матери, преследовавшие тени его раннего детства.

— Я потерял мать, — его голос звучал тихо. Он никогда никому об этом не говорил, даже отцу. — Она погибла, защищая меня, и я видел, как она пала. Мне еще не было одиннадцати, но я винил себя в ее убийстве. Я думал, что смогу защитить ее, но не смог. Иногда мне до сих пор снятся эти кошмары.

Дрожь в плечах Эолин исчезла.

Ободренный, Акмаэль продолжил:

— Я не говорю, что это сравнимо с твоей потерей. Как можно сравнивать одно горе с другим? Но мне кажется, я кое-что понимаю из того, что ты пережила.

На мгновение рыдания Эолин усилились. Акмаэль притянул ее к себе и вдохнул медово-древесный аромат ее волос. Объятия давали ему ощущение тепла и завершенности.

— Мне жаль, что Всадники разрушили твою деревню, Эолин. Мне жаль, что они забрали твою семью. Если бы в этом мире существовала магия, которая позволила бы мне отменить то, что было сделано, я бы это сделал.

Наконец, Эолин перестала плакать. Она вытерла слезы со щек и попыталась перевести дух прерывистым дыханием. Она подняла свои карие глаза к его. Короткие всхлипы прерывали ее слова:

— Мне жаль твою мать, Ахим. Я не знала. Мне очень жаль, что ты потерял ее. Я бы вернула ее, если бы могла. Я бы вернула ее для тебя.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зимнее бдение

Эолин сплющила клочок бумаги, сделанный из растительных волокон и лаврового листа. Взяв с края очага кусочек древесного угля, она написала желание священными символами. Затем, согревая лицо горячим огнем, она трижды сложила бумагу и поднесла ее к огню.

— Да увидят боги честь в моем желании, — сказала она. — Пусть мои надежды на будущее направят солнце в Мойсехен.

Огонь принял записку, скручивая ее по краям, пока желание не вспыхнуло маленьким белым пламенем, быстро перешедшим в красное.

Откинувшись на спинку стула, Эолин завернулась в грубое одеяло и прижалась к Гемене. Они будут бодрствовать перед очагом всю ночь, попивая горячее ягодное вино, рассказывая истории и распевая песни, пока солнце совершало свой опасный путь из подземного мира в канун Середины зимы.

— Гемена, почему ты никогда не рассказывала мне о войне?

Старушка напряглась.

— Я часто говорила о войне.

— Ты рассказывала мне обрывки, но в основном ты говоришь обо всем, кроме войны. Ты рассказывала мне, как Эйтна и Карадок открыли для себя Высшую Магию и как Кэдмон стал первым магом-воином. Ты рассказала мне о вторжении Громовых Людей и Основании Вортингена. Я знаю, как появились Старые Ордены, и знаю легенды клана Восточной Селен. Я знаю об изгнании Демонов Наэтер и о магии ведьм сырнте. Ты даже рассказала мне об огненных волшебниках Галии, которых, я уверена, я никогда не увижу, но ты никогда толком не говорила о войне, которая уничтожила наших сестер.

Гемена закрыла глаза. За последний год она похудела, и морщины на ее лице стали глубже. Когда она снова посмотрела на Эолин, взгляд ее был туманным.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?

Эолин вздрогнула и плотнее натянула одеяло на плечи.

— Я боюсь, что в моем будущем может быть война. Мне приснился дым и огонь, и тела, разбросанные по почерневшей равнине. Там был Ахим, покрытый сажей и кровью. На него обрушился большой меч из слоновой кости, и он исчез.

Гемена цокнула языком.

— Это был только сон.

— Что, если это было видение?

— Гадание — безрассудная форма магии. Ты не должна отдаваться этому.

— Ты используешь свои карты, — возразила Эолин.

— Я прибегаю к этим игрушкам сырнте, потому что мне больше не с кем советоваться при принятии решений, — голос Гемены был горьким и полным эмоций. — В прежние времена карты были лишь занимательной реликвией. Я говорила с реальными людьми, когда выбирала свой путь, соратниками и наставниками, которые не позволяли моим надеждам и страхам омрачить мое суждение.

— Тогда поговори со мной, Гемена, — сказала Эолин. — Если ты предпочитаешь, чтобы я слушала человека, а не свои сны, расскажи мне о войне. Может, если ты объяснишь мне, что и как произошло, у меня хватит мудрости выбрать другой путь, когда придет мое время.

Гемена сузила глаза и снова посмотрела на огонь.

— Мы не можем остановить войну. Мы можем только бежать от нее. Бежать и прятаться.

У Эолин сжалось горло.

— Неужели ты в это веришь, Гемена? Ты всегда говорила мне, что у маги есть выбор.

Через некоторое время старая мага утомленно покачала головой.

— Не обращай на меня внимания, Эолин. Давным-давно я видела, как мой мир сгорает в огне. Теперь иногда я разглагольствую без причины. Верно то, что ты говоришь: жизнь маги никогда не привязана к единственному пути, даже на войне. Я расскажу тебе историю, которую ты хочешь услышать, но сначала ты должна налить мне вина.

Гемена обладала даром делать горячее вино из ягод и примулы. Эолин нравилось, как его сладкий аромат обжигал ее чувства всякий раз, когда она наливала стакан. Она взяла для них по толстому ломтику орехового хлеба, прежде чем снова закутаться в тепло своего одеяла.

— Конфликт, который втянул нас в войну, начался примерно в то время, когда меня назначили настоятельницей Берлингена, — сказала Гемена. — Один из Экеларов Старого Ордена — места обучения под руководством мастера Церемонда — принял принца из рода Вортинген в качестве ученика магии. Это решение нарушило важный запрет. Смешение магической силы с королевской властью считалось опасным. Это означало слишком большую власть в руках одной семьи. Старые Ордены понимали это, и запрет королевской власти на практику магии соблюдался всеми поколениями Дома Вортинген, вплоть до прибытия четвертого сына Уриена, принца Кедехена.

— Тот, кто теперь король Мойсехена?