Марина Дяченко - Скрут
Властитель дернулся. Женщина поморщилась, как от боли – будто бронзовые зубы и в самом деле укусили ее за палец:
– Поверьте, вся эта история совсем не доставляет мне удовольствия. Наоборот. Мне тягостно… разбирательство в вашей семейной жизни. И я не судья… ей. А потому попрошу больше не советоваться со мной на эту тему. Ладно?
Корова шумно вздохнула и переступила ногами. КорБор отвернулся:
– Как хочешь…
Некоторое время оба внимательно наблюдали за одной, особенно крупной лягушкой, раздувавшей бока на лепестке кувшинки. Розовый куст за их спинами источал аромат, способный перекрыть запах целого коровьего стада.
– Но… – снова начал властитель, барабаня пальцами по подбородку, – если я действительно… Если мне и вправду потребуется совет… которого больше никто не сможет дать?
– Никто? Даже свора советников?
КорБор нервно переплел пальцы:
– Если… если это правда…
– Это всего лишь предположение, – холодно оборвала его женщина. Правдой это станет только под грузом… доказательств.
– А… это можно доказать?!
Женщина встала – легко, как подросток. Лягушка, почивавшая на кувшинке, грузно плюхнулась в воду – и сразу, как камни, посыпались в озеро ее товарки с берега.
– Я не знаю, мой друг. Я не могу сказать ничего определенного… Ничего. Единственное, на что вы можете рассчитывать – понимание. Понимание и заинтересованность с моей стороны. Близится время ужина, а вы просили напомнить…
– Да. Спасибо.
Властитель поднялся, поклонился, как бы невзначай скользнул ладонью по кружевам на круглом плече – и распрощавшись таким образом, медленно направился прочь.
Женщина провожала глазами сутулую спину озабоченного КорБора, пока розовые кусты, сомкнувшись, не сокрыли ее; потом задумчиво поглядела на корову, подняла со скамейки шелковую накидку и, волоча ее по земле, неспешно направилась в другую сторону.
В одном-единственном месте сад отделялся от прочего мира не причудливым глиняным забором, а обыкновенной ажурной решеткой; проходившая мимо дорога была почти на целый человеческий рост ниже травы в саду. Решетка стояла на краю невысокого обрыва, вровень с кронами растущих внизу деревьев.
Женщина провела рукой по стальным прутьям, выкованным в форме кинжалов. Парнишка, конечно, был на месте – как и вчера и позавчера. Обыкновенный парнишка, грязный и оборванный – однако несчастная его мордашка казалась женщине куда симпатичнее, чем многие лица из ее роскошного окружения.
На что они рассчитывают?.. Приходят порой издалека, стоят перед воротами, а наиболее сообразительные находят эту решетку над дорогой… И все ради того, чтобы издали, мельком взглянуть. Однажды она для смеху бросила свой платок сразу двоим – так разорвали! В клочья разодрали, ревнивцы, каждый хотел владеть реликвией сам…
Она улыбнулась. Парнишка на той стороне дороги побледнел и разинул рот; его бесстыжие глаза готовы были сожрать женщину с костями. Она звонко расхохоталась; парень шагнул было вперед – но тут же отскочил, едва не угодив под колеса проносящегося мимо экипажа; на секунду ей даже показалось, что да, угодил. Не хватало ей смертоубийства на совести…
Пыль на дороге осела. Парень стоял все там же – и смотрел. Пристально, как-то болезненно, напряженно; она удивленно подумала, что парень интересный. Есть в нем что-то… Необычность какая-то, которую даже она, ловец душ, не сразу в состоянии угадать…
Она снова усмехнулась и поманила его пальцем.
Она думала, что он подбежит, как собачка – но он подошел медленно, осторожно, будто ступая по битому стеклу.
– Как тебя зовут?
Он замешкался всего на долю секунды. Может быть, от волнения? Потом его запекшиеся губы разлепились:
– Игар…
Она насмешливо цокнула языком:
– Ты хотел соврать? Думал, говорить ли правду, а потом все-таки решился? Игар? Тебя действительно так зовут?
Он кивнул.
– А зачем тебе лгать? Ты что, беглый?
Он помотал головой – чуть ретивее, чем следовало. Она решила оставить этот вопрос на потом… Если «потом» будет.
– У меня к тебе поручение, Игар… Сделаешь?
Он облизал губы. Снова кивнул. Нет, подумала женщина, он красив-таки. Красавчик. Любимец девчонок.
Из-за ее корсета явился сложенный вчетверо листочек бумаги; парнишке полагалось алчно следить за путешествием ее руки в потайные места – но он не отрывал взгляда от ее лица. Будто спросил и ждал ответа; эту непонятность она тоже решила оставить на потом.
– Вот что, Игар… Это письмо. Ты отнесешь его по адресу, который я тебе назову… Понял?
Он кивнул.
– Тебе не интересно, почему я доверяю столь важное дело тебе? Оборвышу с улицы, которого я вижу в первый раз? Интересно, правда?
Снова кивок. На «оборвыша» такие, как он, обычно не обижаются.
– Это очень скверное поручение. Тот господин, для кого письмо, может осерчать, Игар. И хорошенько вздуть посланца. Тебя. Ну что, берешься?
Ей любопытно было следить за сменой выражений на его лице. Он кивнул, задумавшись лишь на мгновение. Или не поверил?
Она рассмеялась:
– Вижу, ты славный парень… И храбрый. Ты умеешь читать?
Он помотал головой – почти не замешкавшись; впрочем, для ее глаза «почти» не существовало. Она оборвала смех и нахмурилась:
– А вот это плохо. Зачем ты врешь?
Он сделался красным, как самая большая из ее роз. Даже глаза увлажнились – надо же!
– Я не сержусь, – она смягчила голос. – Но только врать больше не надо… Письмо не читай. Отнесешь – приходи сюда же и жди. Если сделаешь все, как велено… Подумаем о награде. Понял?
Он выслушал адрес и отступил, судорожно сжимая заветный листок. Она помахала ему рукой – и с чистой совестью возвратилась в общество коровы.
Он пришел на закате. После ужина женщина без особой надежды подошла к решетке – и увидела его, стоящего на прежнем месте. Он поднял голову, и она разглядела на его лице темный кровоподтек.
Не долю секунды ей сделалось неуютно. Нельзя сказать, чтобы она почувствовала себя виноватой – просто неловко, неудобно, непривычно на сердце. К счастью, странное чувство почти сразу и прошло; она поманила юношу пальцем.
Его походка чуть изменилась. Он шел как-то боком, горбясь и подволакивая ногу. Подошел и остановился под решеткой, глядя не женщину снизу вверх. Глаза были серые.
– Отнес?
Кивок.
– Вижу, благородный господин прочел послание?
Снова кивок.
– А ты? Прочел?
Пауза. Она перестала видеть его глаза – теперь перед ней была пышная шапка спутанных русых волос. Длинное молчание; наконец, обреченный кивок.
Она рассмеялась:
– Ну, молодец! Ты прочел, знал, что написано – и все равно понес?
Плечи парня поднялись – и опали.
– Умница, что не соврал, – сказала она мягко. – Иди к воротам – я велю, чтобы тебя впустили.
Он поднял глаза, и она даже удивилась.
Сумасшедшей радости в его глазах.
«Она среднего роста. У нее темные с медным отливом волосы и карие с прозеленью глаза. Скорее всего, она изменила имя… Она умеет читать и писать, у нее, возможно, утонченные манеры – но происходит из простонародья. Она умна…»
«Но сколько их! Сколько их, таких женщин! Цвет волос и глаз, измененное имя… Мне никогда не найти ее по этим приметам!..»
«Я не сказал тебе всего. Под правой лопаткой у нее родимое пятно в виде ромба… Но главное – она не такая, как все. Где бы она ни была – она выделится. Ищи; ты найдешь ее, как в темноте находят маяк.»
* * *Дом поднимался рано, на заре; в сумерках дом погружался в тишину, и за нарушение ночного спокойствия полагалась кара. Дом жил по особому строгому распорядку; девочке казалось, что камины вздыхают, ставни бормочут, а с фасада смотрит окнами бесстрастное, похожее на стрекозиную морду лицо, и порог – его опущенная челюсть.
Она скоро научилась застегивать пояс, попадая крючком в дырочку – со временем дырочка сделалась больше и удобнее. Здесь ее не заставляли, как прежде, убирать в курятнике или носить дрова; здесь было много свободного времени, но девочка не знала, как его занять. Другие дети – а все они находились друг с другом в ближнем или дальнем родстве – тщательно ее избегали.
В доме верховодила безбровая старуха; люди ее замкнутого, строгого мира делились на родичей и слуг. Единственным человеком, не относящимся ни к тем ни к другим, оказался деревенский учитель, раз в два дня собирающий детей в большой комнате, за столом.
Мальчики, приходившиеся друг другу двоюродными братьями, уже умели читать; девчонка, которую звали Лиль и которая почему-то приходилась им племянницей, на уроки не ходила – женщинам грамота ни к чему. В родном девочкином селе читать не умели и многие мужчины тоже; к ее удивлению, старуха привела ее в классную комнату, и учитель вручил ей потрепанную азбуку. Оказывается, он высказал желание видеть свою жену грамотной и воспитанной; в первый раз усевшись за длинный стол и тупо глядя на черные закорючки под блеклыми картинками, девочка тщательно пристроила в голове прерывистую цепочку: он – Аальмар… Аальмар – он…
