M. Nemo - Песнь Люмена
И чтобы не ответил Император, Юлан вроде бы смирился со своей участью, но веселее не стал. Чаще стал бывать в компании других легионеров и даже пел иногда, но не так как прежде и смотрел теперь в пол. Так проходили дни за днями, Чертог готовился к переходу к новой фазе. Старые легионеры засыпали один за другим.
Карнут спокойно ждал того времени, когда и сам заснёт, отвечая встроенному в него биологическому механизму. Он, Юлан, и ещё один их брат — самые младшие в Чертоге. Скоро свершится извечный ход вещей, других мыслей у него не возникало.
Только вот однажды всё изменилось, потому что заснул тот, кто не должен был засыпать. Юлан. Как будто не хотел больше жить и просто уснул. Хоть официально не объявляли, что тот должен был стать следующим Императором — всё же все они были связаны и каждый видел в брате нового правителя, а теперь его не стало.
«Странно, а я думал…»
Со временем все стали полагать — что тому не пристало всё же возглавлять Небесный Чертог. Иначе бы он не заснул.
Значит — новый Император ещё ждёт своей участи.
Но кто он?
Карнут только сейчас начал размышлять над всем происходящим, точно зная и не понимая, ведь Юлан был создан для этого. Почему он отверг себя? И что теперь будет? В один тихий день другой легионер был вызван в тронный зал и выйдя оттуда, был так же мрачен. Тогда у него ещё было имя.
Только заметив его, призванный легионер сделался непроницаем лицом и выпрямившись, решительно пошёл по коридору. Проходя мимо, он даже не посмотрел на брата-легионера. То был следующий Император.
Тот, что всегда держался в стороне и молчал, когда другие смеялись и переговаривались. Прошло ещё некоторое время и заснул последний из старших легионеров, остался один Карнут, ожидая что сон придёт со дня на день.
Засыпал и прежний Император, так и не дождавшись сна последнего легионера. А новый, взойдя на трон, не стал отправлять Карнута в сон насильно, хоть так и было положено.
Была ли это милость? Карнут не знал для чего Он оставил его возле Себя. Только сколько бы времени не прошло, с ним всегда оставалась мысль, что тогда всё пошло не так как следовало.
Нелюбимый. Почему это слово так часто приходит на ум в тронном зале?
И последующее создание легионеров, одного из них. Ведь Он занялся созданием Люмена с самого первого дня как начал править, преследуя одну единственную цель.
Ему нужно было только чтобы…
Карнут отвернулся от ведущих вниз ступеней.
— Стой на месте.
Анука даже не пошевелился, когда нож пролетел у самого его уха.
— Иди в душевую.
Он послушно включил воду.
— Все на тренировку.
Анука взял посох. Так продолжалось день изо дня и сколько бы не ждал он Аджеху, тот если и показывался — близко не подходил. Каждый раз Аджеха проходил мимо или молча стоял в стороне на совместных учениях. И вот уже второй день Аджеха нигде не появлялся. Подобное попустительство со стороны брата удивляло и настораживало. Ясно — тот не хочет, чтобы их разоблачили. Но медлить больше нельзя!
Анука блокировал удар и одним движением выбил посох из рук противника. Оба поклонились друг другу и разошлись.
— Построиться.
Нужная стойка. Пустой взгляд. Анука ждал. Где ты? Даже рискуя сейчас он рыскал по Чертогу и нигде не находил брата. Скоро ему придётся встать на караул, опаздывать нельзя.
Где ты? Аджехи нигде не было. «Только дождись меня». Я дождался! Идти подчёркнуто спокойно, не смотреть по сторонам. Ровный размеренный шаг, когда хочется сорваться на бег.
А если их обнаружили? Тогда они не смогут отомстить! Анука обмер: брат стоял прямо впереди, напротив парадного входа в Чертог и смотрел вверх как впервые увидевший тысячелетний кристалл.
Прислушиваясь к ощущениям, Анука сумел совладать с собой и не спеша подошёл к брату. Слава огню, за ними никто не наблюдал, но если их заметят вместе…
— Аджеха! — сквозь зубы выговорил Анука, пытаясь привлечь внимание брата. Тот не отреагировал и пришлось позвать снова.
Наконец Аджеха оторвал взгляд от потолка и как через пелену посмотрел на Ануку.
— Что ты здесь делаешь?
Тот открыл рот как если бы пытался что-то вспомнить, но так ничего и не сказал.
— Аджеха! — Анука резко схватил того за плечо намереваясь встряхнуть, но его руку тут же перехватили стальной хваткой. И вырвав её, Анука сказал:
— Пора.
Тишина. Сжимая руки в кулаки, младший брат всё же остался стоять на месте.
— В чём дело? — в голосе загорелась сдерживаемая ярость. — Аджеха!
— Что с тобой такое?! — повторил Анука.
Ответом ему было молчание.
Коридоры уводили всё вперёд, не оканчиваясь и не имея цели. Залы сменялись залами. Его вечное скитание никогда не начиналось и не закончится. Он может столетия за столетиями идти не спеша и не медля, просто ступать по светящемуся полу не оглядываясь.
Такое свойство есть у Небесного Чертога — замыкающегося на себе. Один бесконечный путь, все залы одинаково светлы и одинаково громоздятся вверх гладкие стены. Люмен посмотрел вниз на толпу переговаривающихся легионеров и пошёл дальше, пока один из них не заметил его. Он не искал общества собратьев и потому скрылся в первой же арке, она вывела его к ведущим вверх ступеням.
Снова подъём, снова спуск. Зала за залом и одинаковая череда пустых пролётов. Не ожидая ничего, Люмен вышел на площадку, от которой с правой стороны начинался спуск на нижний уровень. Там располагался один из скрытых входов в Небесный Чертог. Только Люмен собрался идти дальше как услышал нечто, привлёкшее его внимание.
Осторожно подходя к краю, за которым можно было увидеть площадку внизу, он остановился, всматриваясь через темноту.
Здесь было темно, в отличие от всего остального Чертога. И только четыре человека сидели на полу в этой темноте. Кто знает, зачем здесь погасили свет, возможно, не хотели слепить людей величием места, где те оказались. Или же те не заслужили подобной чести.
На его памяти посторонние люди ещё ни разу не попадали сюда. Только эти продолжали безмятежно сидеть в центре. Трое подняли инструменты, один не пошевелился. Это были барды.
Здесь было так тихо, что поднявшийся голос прошёл через него. Люмен не знал почему, но одни, в темноте, барды запели.
Они пели о самой песне и том, что та никогда не будет забыта. О том, что зарождается внутри и прорывается в мир, захлёстывает его собой. О темноте, что всегда будет с этим и покое в каждом улетающем в небо слове. И как в темноте рождается песнь, потому что иначе не может певец. Захватывает его, растворяет в себе. Темнота схлёстывается со светом и всё что нужно и возможно, это только петь, как бы глухо не было кругом.
