Сергей Шведов - Белые волки Перуна
Заунывный звук рожка прорезал тишину, и из тех ворот повалили одетые в бронь мечники на сытых конях, а среди них Добрыня, сын Мала, которого многие уже сочли мёртвым. Из-за спин конников сыпанули на лобное место стрелы. Кабы не собственное проворство, плавать бы Хабару в крови вместе с кудесником Вадимом, в которого вонзилось не менее десятка стрел. А Добрынины дружинники уже врубились в толпу, крестя мечом и правого и виноватого. Толпа взревела от ужаса и подалась назад, искать спасения по улицам и проулкам от взбесившихся воеводиных мечников. Отпор нападающим дали только Белые Волки. Они метались среди конных, не давая уложить себя стрелой, и разили мечами снизу вверх.
Кровавый клубок из человеческих тел докатился до лобного места, захватив и щербатого ведуна Бакуню, и Милаву, которая, к удивлению отца, тоже обнажила меч и отбивалась сейчас от двух дружинников, прикрывая малого Владимира, которого волхвы успели сунуть ей в руки.
- Волчицу взять живьём, - прогремел над площадью голос Добрыни. - И сосунка тоже.
Ратились недолго. На одного Волка у новгородского воеводы чуть не по два десятка мечников, а безоружные новгородцы ничем Перуновым ближникам помочь не могли. Сколько полегло людей, Хабар не считал, видно было только, что лежат густо, а всё искал глазами свою дочь с малым Владимиром. Но её уже сбили с коня, а живую или мёртвую, про это он думать боялся. Подлетевший было к Хабару Глот был остановлен окриком Добрыни:
- Не трогать Хабара, он свой долг пред Великим князем исполнил с честью.
С честью или нет, но исполнил, родной дочери не пощадив. А винить себя Хабар не винил, потому как и на земле, и выше прав тот, кто сильнее. Сила оказалась за греческим богом, а Перуновы волхвы не захотели этого понять и поднялись против установленного свыше порядка. За это и сами поплатились, и погубили ни за что множество людей. У Хабара-то выбор был невелик: или пасть сглупа за проигранное дело, или встать на сторону сильного. Он и встал по знаку свыше, ну и как велел собственный разум.
Крещение Хабар принял вместе с внуком среди первых, потеснив замешкавшегося Глота. А уж следом за ним в новую веру пошла вся старшина новгородская. От всех переживаний и от долгого стояния на ветру у Хабара вновь прихватило спину. Но не те ныне времена, чтобы спокойно отлёживаться дома. Зван был Хабар среди лучших новгородских мужей на воеводин пир по случаю торжества нового бога на славянских землях. Отклонить лестный зов под предлогом нездоровья, не было никакой возможности. Да и о Милаве хотелось узнать Хабару - жива ли? На Бакуню особенно был зол боярин - втравил щербатый жёнку с ребёнком в кровавое дело. С кудесника Вадима и ближних к нему волхвов спрос невелик, а вернее вовсе нет никакого спроса - полегли все девять на лобном месте. А щербатый ведун ушёл, как сквозь землю провалился. Добрыня по этому поводу особенно сокрушался, и Хабар в том сокрушении был с ним солидарен - много ещё бед способен натворить Бакуня. Не вся Перунова рать полегла на Новгородчине, и Великому князю, и наместникам его, и служителям нового бога от них ещё будет много беспокойства. Новгородцы приняли крещение, поскольку некуда было деваться от Добрынинного меча, но злобу затаили на хитроумного воеводу, и эта злоба прорвётся наружу рано или поздно. Многие уже догадались, что обманул Добрыня своей ложной смертью Перуновых волхвов, в противном случае не пошли бы они на лобное место столь бесстрашно и открыто. И боярина Верещагу жаль, который стал не к месту перечить волхвам.
- Эту хитрость я знаю, - сказал Добрыня, поднимая чарку за помин боярина. – Волхвы берут черную воду на болотах, а та вода горючая. Стоит только бросить искру, как облитый ею человек превращается в факел.
Никто воеводе не возразил, и за ушедшего в страну Вырай боярина Верещагу выпили с горестью. Похоже, последним из новгородской старшины ушёл он туда, потому что, говорят, печальникам нового бога закрыта дорога в посмертную обитель предков. Совсем в другую страну будут попадать те печальники, прямо пред светлы очи нового бога, и тот будет одаривать каждого по его трудам земным. А страны Вырай конечно жаль. Боярин Вышеслав эти слова ляпнул во хмелю. Уж коли принял от нового бога благословение, то что же о старых богах вспоминать. Зря травить сердце, и своё, и чужое. На боярина Вышеслава шикнули со всех сторон, и он примолк, растерянно хлопая куцыми ресницами.
На служек греческого бога смотрели с опаской - и сами жуковаты, и одежда на них черна, и бороды коротковаты. У волхвов-то бороды чёсаны до пояса. И говорят служки непонятно. Даже если говорят славянским языком, то всё равно темно.
Воевода Добрыня хоть и скалит привычно зубы, но глазами на христовых служек косит недоверчиво. И пир вышел скучноватый. Хотя выпили немало, но языки не шевелятся во рту, а если шевелятся, то не в ту сторону, как у того же боярина Глота, чтоб ему подавиться куском мяса.
- Не Перунов это сын, а Ладомиров - по волосьям видно.
Хабар смолчал, поскольку в спор ему ныне вступать не с руки, а ободренный его молчанием Глот продолжал гнуть своё.
- А вы поставьте двух Хабаровых внуков рядом и убедитесь сами. И ещё убедитесь, что не по правде рассудил князь Владимир, когда по наущению Перуновых волхвов отдал земли боярина Збыслава Милавиному приблуду. Тот княжий промах ещё обернётся Новгороду бедою - от волчьего семени ничего доброго взрасти не может.
Тут уж боярин Хабар не стерпел Глотова охальства, хотя и не стал его брать за грудки:
- Слова твои пустые, боярин, а лучшее доказательство этому то, что принял новый бог моего внука в свои печальники. А накануне мой внук Яромир, сын Збыслава, выложил на столе имя этого бога. Из-за явленного знака я и пошёл в христовы печальники, не стал противиться высшей воле.
- Что ещё за знаки? - прищурился Добрыня. - Темно говоришь, боярин.
- Я тех знаков не помню, - смутился Хабар. - Но внук говорит - имя божье.
Слова Хабара повергли всех присутствующих в смятение. Прежде знаки разбирали лишь Перуновы волхвы, а тут - ребёнок, которому исполнилось от силы десять лет. То ли хитрит Хабар, то ли в запале ляпнул несуразное.
Мало кто поверил Хабару, а Глот этому недоверию рад:
- Нет правды в словах боярина, а значит, и за внуком его правды нет.
- А вот и есть правда, - взвился от всеобщего недоверия Хабар. - Пусть воевода и христовы служки рассудят, что было изображено теми знаками.
Последнее слово, как водится, остаётся за воеводой, и Добрыня не обманул ожиданий:
- Быть посему. Если малой имя греческого бога выложит на наших глазах, то ныне же кликнем его боярином и отдадим в его руки Збыславову вотчину целиком, а если нет, то не взыщи, боярин Хабар, все эти земли отойдут в руки Глота, он Збыславу хоть и дальний, но родович.
