Мервин Пик - Горменгаст
Но для Тита она означала не просто живое воплощение абстрактного слова «СВОБОДА», не это так будоражило Тита, не умозрительное восхищение заставляло его трепетать, когда он думал о ней. Он жаждал коснуться ее, коснуться этих грациозных, вытянутых в полете рук и ног. Она была для него ожившей фантазией, она была воплощением свободы, но при этом еще и чем-то другим, она дышала, жила, манила своей таинственностью. И если бы она была феей, тигрицей, бабочкой, рыбой или просто птицей с крыльями, то и тогда она была бы столь же отличной от Тита, как и в своем нынешнем обличье. Эта мысль заставляла Тита вздрагивать. Тита привлекало полное, неустранимое различие между ним и таинственным существом, загадочной девочкой леса, различие, а не какая-либо схожесть, подобие, общность или надежда найти какую-то сродственность. Главное для Тита было — несхожесть...
Тит все так же сидел на камне, все так же срывался дождь с низких туч, летел сквозь теплый воздух, занавешивая своими струями все вокруг. На западе огромное размытое пятно подсказывало, где Гора Горменгаст; казалось, вертикальные полосы дождя замыкают гору в решетку.
Тит спустился с камня и, едва ступив на землю, почувствовал, как его охватывает страх. За короткое время слишком многое произошло с ним. Тит думал о пещере Флэя, а потом стал вспоминать самого Флэя; Тит мысленным взором увидел Флэя, лежащего на полу с ножом в груди, страшную комнату, в которой рядышком лежали останки его теток, Коры и Клариссы: сквозь пелену дождя Титу виделось красно-белое лицо Щуквола, как маска исполнителя, танцующего танец смерти; этот образ то разрастался, то сжимался... Тит бежал и в ужасе оглядывался, всматривался в дождь — не появится ли Щуквол и в самом деле?
До пещеры Флэя добираться пришлось довольно долго. Даже если бы не лил такой ливень, Тит все равно изменил бы свое первоначальное решение и отправился бы вместо туннеля в пещеру Флэя, которую воспринимал как некое центральное место среди всей этой дикой природы, место, к которому можно всегда вернуться.
Но когда Тит наконец добрался до пещеры, он вошел далеко не сразу. Он в нерешительности стоял перед входом. Вход зиял пустотой. Титу казалось, что что-то поменялось с той — уже давней — поры, когда он был здесь в последний раз. Чувствовалось, что пещера давно заброшена. Над входом ввысь уходила скала, на поверхности которой хорошо были видны слои камня; скала заросла папоротником, мелкими кустами и даже деревьями, которые торчали из нее под фантастическими углами.
Тит поднял голову и посмотрел вверх, туда, где верхнюю часть скалы обнимали низко стелющиеся тучи, а потом снова перевел взгляд на зияющий вход в пещеру. Тит слегка наклонил голову, словно приготовился сразиться с кем бы то ни было, кто мог прятаться там, в темноте. Его мокрые волосы, казавшиеся черными, плотно прилегали к голове и прядями липли к лицу.
Печальный вид, который имел вход, несколько пригасил волнение от возвращения к этому месту через столько лет. Заглядывая вовнутрь, Тит видел сухой темный проход, который вел в обширную пещеру.
Если бы кто-то увидел Тита, стоящего вот там, колеблющегося, совершенно вымокшего, он бы наверняка заметил, насколько Тит изменился за последние несколько месяцев. Его глаза были все так же чисты, как вода горного источника, но теперь над бровями постоянно пролегала морщина; вокруг глаз образовались гнезда едва заметных, тоненьких морщинок; хотя общие пропорции лица позволили бы определить, что Тит еще совсем молод, что ему нет и двадцати лет, однако суровое выражение, постоянно присутствующее на его лице, и морщины могли создать впечатление, что он гораздо старше.
Тит вплотную подошел ко входу. Дождь, льющийся ему на голову, столь плотно пригладил его волосы к черепу, что полностью просматривались все детали его строения. Черты его лица, взятые по отдельности — довольно тяжелые скулы, слегка приплюснутый нос, широкий рот, — нельзя было бы назвать красивыми. Но собравшись вместе в овале его лица, они образовывали некую простую гармонию, необычную и даже приятную для взгляда.
Нахмурившись — это очень старило его, но он надевал эту маску угрюмости всегда, когда надо было скрыть свои истинные чувства — Тит наконец решился зайти вовнутрь. Едва он сделал первые шаги, как почувствовал, что какой-то груз спал с его плеч и головы — он настолько уже успел привыкнуть к давлению дождя, что понял его силу лишь когда оно прекратилось.
Его тут же охватила сильная усталость, и он понял, что больше всего на свете ему сейчас хочется отоспаться в сухом месте. В пещере было тепло — дождь, несмотря на всю свою силу, не принес заметного облегчения от духоты. Титу хотелось поскорее лечь, испытывая замечательную легкость, возникшую после того, как прекратилось давление струй дождя, и спать, спать вечно.
Оказавшись внутри пещеры, Тит уже не ощущал меланхолической атмосферы заброшенности, царившей у входа. Возможно, он был слишком изможден, все его чувства притупились и он уже не ощущал таких тонкостей.
Когда Тит добрался до главного помещения пещеры, просторного, с естественными каменными полками, заросшего глубоким ковром папоротников, он почувствовал, что глаза его закрываются сами собой. Тит не обратил внимания на нескольких небольших зверюшек, поселившихся здесь и теперь внимательно следящих за ним с каменных полок и из густого папоротника своими блестящими глазами.
Тит уже в полусне стащил с себя мокрую, приставшую к телу одежду, спотыкаясь, забрался в самый темный угол, улегся в роскошные папоротники и тут же заснул.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Пока Тит спал, к небольшим зверькам, жившим в пещере, присоединились забежавшая сюда случайно совершенно промокшая лиса и несколько птиц, рассевшихся на выступах камня поближе к потолку. Тита в его темном углу, да еще заслоненного папоротниками, совершенно не было видно. Сон его был так глубок, что, когда снова заполыхали молнии, озарявшие своими вспышками вход в пещеру, это его нисколько не потревожило. Не потревожил его и гром, хотя он гремел все ближе и все громче. Когда могучие раскаты стали раздаваться совсем близко и, казалось, сотрясали скалу, Тит заворочался во сне. День стал клониться к вечеру. И снова быстро начала собираться темнота.
Рев и шипение ливня постоянно усиливались, и шум падения дождевых струй на камень вокруг входа заглушал все раскаты грома, кроме самых мощных. В пещеру забрался заяц и уселся недалеко от входа, поглядывая на лису. Несмотря на то, что пещера была наполнена шумом свирепого ливня, казалось, что в ней царит особая тишина, тишина среди шума, тишина покоя, ибо в пещере ничто не двигалось.
