Джон Толкин - Дружество Кольца
Сэм покраснел до ушей, пробормотал что-то совершенно невразумительное и, неловко поклонившись, прижал коробочку к груди.
— А какой дар мог бы испросить у эльфов гном? — спросила Владычица, обратившись к Гимли.
— Мне ничего не надо, — отвечал тот, — достаточно и того, что я видел Владычицу галадримов и внимал ее ласковым речам.
— Слыхали? — обратилась Галадриэль к эльфам из своей свиты. — Кто после таких слов осмелится утверждать, что гномы — народ неотесанный и грубый, а на уме у них одна корысть? Но все же, Гимли, сын Глоина, скажи, что бы ты хотел получить. Прошу тебя. Я не могу допустить, чтобы ты, единственный из всех, остался без прощального подарка.
— Мне ничего не надо, — низко поклонившись, повторил гном, но потом поднял глаза и робко, с запинкой, проговорил: — Однако… я был бы счастлив получить прядь твоих волос, превосходящих земное золото в той же мере, в какой звезды небесные превосходят драгоценные камни, добытые в недрах. Прости меня: я не хотел ни о чем просить, но таково было твое повеление, и я лишь повинуюсь.
Изумлению эльфов не было предела. Среди них поднялся ропот, сам Келеборн и тот удивленно поднял брови, но Галадриэль выслушала пожелание гнома с улыбкой.
— Говорят, будто у гномов искусные руки да нескладные речи, — сказала она, — но к Гимли, сыну Глоина, это никак не относится. Никто доныне не обращался ко мне с просьбой столь же дерзновенной, сколь и учтивой. И отказать ему невозможно, ведь я сама велела просить что угодно. Но скажи, что ты станешь делать с этим подарком?
— Хранить как величайшее сокровище, — отвечал Гимли. — А если мне суждено вернуться домой, я помещу этот дар внутрь самого большого самоцвета, и он станет наследственной драгоценностью моего дома, залогом того, что дружба между Горой и Лесом не прервется до скончания времен.
Владычица распустила длинные косы, отрезала три золотистые пряди и вложила их в руку Гимли.
— Не берусь предсказывать, — промолвила она, — ибо ныне, когда путь пролег между тьмой и надеждой, все предсказания тщетны. Но знай, Гимли, сын Глоина: если нашим надеждам суждено оправдаться, золото само будет течь тебе в руки, но никогда не обретет власти над твоим сердцем.
— Ну а тебя, Хранитель Кольца, — обратилась Галадриэль к Фродо, — я одаряю последним, хотя ты был не последним в моих мыслях. Для тебя я приберегла это.
Она подняла маленький хрустальный фиал.
— В этом сосуде сбережен негасимый свет звезды Эарендила, свет, который разгорается тем ярче, чем непрогляднее вокруг тьма. Быть может, он осветит для тебя путь там, где все прочие светочи погаснут. Помни Галадриэль и ее Зеркало!
Фродо принял фиал и на миг, когда он сиял между ними, вновь увидел перед собой величественную, могущественную королеву. Но ужаса она не внушала.
Хоббит отошел молча, так и не сумев найти подобающие слова благодарности.
Владыки встали, и Келеборн вновь повел спутников к пристани. Под лучами послеполуденного солнца лента реки сверкала серебром. Все расселись по лодкам в том же порядке, как и прежде, и эльфы, произнеся последние слова прощания, оттолкнули лодки от причала длинными серыми шестами. Поток подхватил суденышки и понес прочь. Друзья молчали. Галадриэль неподвижно стояла на самом кончике мыса; проплыв мимо, все обернулись и долго смотрели на Владычицу, глядевшую им вслед. Казалось, будто они застыли на краю серого, бесцветного мира, а Лориэн, подобно гигантскому кораблю с серебристыми мачтами и золотыми парусами, отплывает в зачарованную страну памяти.
Но наяву все было наоборот. Среброструйная вынесла лодки в Андуин, могучий поток повлек их за собой на юг. Вскоре белая фигурка Галадриэли стала совсем крохотной и оставалась видна лишь потому, что светилась подобно волшебному кристаллу. Потом Фродо показалось, будто Владычица подняла руки, и внезапно поднявшийся ветерок донес песню. На сей раз Галадриэль пела на древнем языке эльфов Заморья: Фродо не понимал ни слова и оттого огорчился сильнее прежнего.
Аи! лауриэ лантар ласси суринен,
Йени унотимэ ве рамар альдарон!
Йени ве линтэ йулдар аваниэр
ми оромарди лиссе-мируворева
Андунэ пелла, Вардо теллумар
ну луини йассен тинтилар и элени
омарио эйретари-лиринен.
Си ман и йулма нин энкуантува?
Ан си Тинталлэ Варда Ойолоссэо
ве фаниар мариат Элентари ортанэ
ар илиэ тиэр ундулавэ лумбулэ;
ар синданориэлло каира морниэ
и фальмалиннар имбэ мет, ар хисиэ
унтупа Калакирио мири ойалэ.
Си ванва на, Ромелло ванва, Валимар!
Намариэ! Наи хирувалиэ Валимар.
Наи элиэ хирува. Намариэ!
Однако, как порой случается с эльфийскими песнями, непонятные слова накрепко запечатлелись в его памяти. Впоследствии он даже перевел ее, но весьма приблизительно, ибо говорилось в ней о событиях, мало внятных жителям Средиземья. Вот этот перевод.
«Ах! Золотеют осенью крылья на ветру, долгие годы несчетны, как крылья деревьев. Долгие годы прошли, как быстрые глотки сладкого меда, в пышных чертогах Заокраинного Запада, в голубых, как небеса, палатах Варды, где сами звезды дрожат на небосклоне от ее голоса. Кто теперь наполнит мою чашу? Ныне Варда[7], Королева Звезд, воздела руки на Вечно Белой Горе, и повсюду пролегли облака, и все тропы утонули во мгле. Тьма пала на пенящиеся волны, разделившие нас, и туман затянул навеки самоцветы Калакирии. Теперь утрачен, навек утрачен для всех с востока Валимар! Прощай! Может быть, ты еще найдешь Валимар! Прощай! Может быть, именно ты найдешь Валимар! Прощай!».
Неожиданно река сделала поворот, вокруг поднялись крутые высокие берега, и Лориэн пропал из виду. Увидеть снова этот чудесный край Фродо не довелось.
Оглядываться было больше не на что; теперь смотрели вперед. Может быть, оттого, что солнце светило прямо в лица, на глазах у многих выступили слезы. Гимли рыдал открыто.
— В последний раз в жизни видел я то, что прекрасней всего на свете! — вслух причитал гном. — Отныне я не смогу назвать прекрасным ничего, кроме ее дара! — Он приложил руку к груди. — Ну скажи мне, друг Леголас, зачем я отправился в это проклятое путешествие? Отправился, даже не представляя себе, в чем его главная опасность. Стократ прав был Элронд, говоривший, что не дано нам предвидеть наши пути. Я ведь боялся, боялся пыток во тьме, но преодолел страх. Однако знай я заранее, как мучительна пытка расставания со светом и радостью, клянусь, ни за что не пошел бы! Теперь мне так больно, что хуже не могло бы быть, окажись я прямо сейчас во власти Темного Властелина. Горе тебе, Гимли, сын Глоина!
