Кэрол Берг - Сын Авонара
Я не поставила бы и ломаного гроша на то, что во мне остались силы пошевелиться, но когда из-за Ворот раздался этот голос, я схватила брошенный кинжал принца и, вскочив с пола, остановилась между неподвижным Д'Нателем и пришельцем, проковылявшим через завесу белого огня, опираясь на деревянный посох. Он был невысокий, мускулистый, одетый в поношенный коричневый балахон без застежки, под которым виднелась мятая белая туника, перехваченная ремнем поверх истертых коричневых штанов. Кудрявые каштановые волосы и борода были тронуты сединой, но молодое лицо не позволяло определить его возраст. В нем не было ничего примечательного, кроме пронзительных синих глаз и удивительного голоса, в котором слышались ветер, гром, музыка и огромное достоинство. Я уронила кинжал. Ошибиться невозможно. — Дассин!
37
— Да, это в самом деле я, — подтвердил человек, выходя из стены огня. Он поклонился Келли и мне, не сводя при этом глаз с Д'Нателя. — Прошу прощения… — Он проковылял через комнату и бережно приподнял измученное лицо принца, внимательно вглядываясь в него. Глаза Д'Нателя были открыты, но то, что он видел, находилось далеко за пределами комнаты. Очевидно, он не осознавал присутствия Дассина, меня или кого-либо еще. — Ах, мой дражайший сын, — проговорил маг. — Как я верил в тебя… И как я был прав. — Он стащил с себя коричневый балахон и накинул на плечи принца. — Отдыхай, мы позаботимся о тебе, как ты этого достоин. Старик медленно выпрямился, опираясь на посох.
— Пройдет некоторое время, прежде чем он сможет сосредоточиться на чем-либо, но я верю, он поправится.
— И он поймет, кто он? — спросила я.
— Не сегодня, — Дассин тяжело вздохнул, — и не завтра. Еще нескоро. Но он поймет. Настанет день, когда он будет смеяться, скакать на своем прекрасном коне, растить для вас волшебные розы среди зимы. Как я уже сказал.
— Значит, я права. Это… — Я не осмеливалась произнести имя вслух, словно от этого единственного слова моя надежда разбилась бы о стену невозможности.
— Да. В этом теле живет душа того, кого вы знали как Кейрона, Дарующего Жизнь. Это не сон и не самообман.
Я лишилась дара речи.
— Какая-то часть Д'Нателя всегда будет с ним, но потом это уже не будет казаться ни странным, ни неестественным. И конечно, он никогда не будет похож на себя прежнего. У него тело Д'Нателя, которое не станет другим, хотя, кажется, он уже приближается к своему истинному возрасту. — Дассин провел рукой по светлым волосам, тронутым сединой.
— Как же такое возможно?
— В основном благодаря самому Кейрону, его силе, его воле, его ни с чем не сравнимой любви к жизни. Он сам — чудесный дар. Удача, разумеется, тоже сыграла свою роль, как и я, и вы.
— Расскажите мне.
— Это долгая история.
— У меня нет времени выслушивать истории, — заявила Келли, которая стояла, застыв в проеме двери. — Грэми…
— Земля и небо, шериф! — Воскликнула я, ощутив укол совести за то, что мои желания напрочь вытеснили мысль о раненом Грэми Роуэне. — Мастер Дассин, наш добрый друг лежит раненый внизу…
— И какое отношение это имеет ко мне?
— Вы же Целитель, разве нет?
— Я наиболее одаренный Целитель из ныне живущих, но я не делюсь своим даром так просто.
Его высокомерие язвило, словно колючка в башмаке.
— Я хорошо знаю цену целительству, — произнесла я. — И я не прошу просто так. Наш друг умирает из-за вашей войны.
— Гм. — Чародей нахмурился. — Полагаю, мне следует взглянуть на него.
— Ему не нужна помощь, данная с неохотой, — засопела Келли. — Я сама о нем позабочусь.
— Нет-нет, вы не поняли. — Дассин примирительно махнул рукой. — Я не отказываюсь. Просто я никогда не расходовал силу для незначительных случаев, а сегодня ее осталось слишком мало, чтобы делиться ею бездумно. Но если ваш друг болен серьезно, я охотно осмотрю его. Но предупреждаю вас, юная леди, проклятая нога чертовски мешает убегать от преследователей.
— Полагаю, я смогу провести вас туда без всякого риска. — Келли едва не задохнулась от гнева. — По пещере слоняются всего трое испуганных лейранских солдат.
— Тогда я иду. Вы присмотрите за ним? — обратился Дассин ко мне.
— Конечно.
С каждым мгновением, проведенным у Ворот, я становилась все сильнее, словно мою кровь питало их величие. Какое счастье, что Кейрон здесь.
Прошло не меньше часа, прежде чем Дассин снова приковылял в комнату.
— Добрый шериф отдыхает. Он будет здоровее, чем когда-либо, но едва ли в полной мере оценит это. Девушка осталась с ним, там же и мальчишка-оборванец. — С нежной заботливостью, так противоречащей ворчливому тону, он взял принца за запястье, положил руку ему на макушку и заглянул в невидящие глаза. — Пройдет еще какое-то время, прежде чем он очнется. Полагаю, вам хочется узнать, как это получилось.
— Я хочу знать все.
Дассин начертил своей тростью в воздухе круг, и, к моему изумлению, обычная деревянная палка разложилась в стул с мягким сиденьем. Маг со вздохом опустился на него. Он не объяснил мне природы этого действа и не предложил аналогичного удобства.
— Я находился в комнате у Ворот в день смерти вашего мужа, — начал он. — Величие того дня было неописуемо, огромная надежда, затем чудовищная глупость, последствия которой едва ли можно было исправить. Думаю, Экзегет отправил Д'Нателя на Мост так рано с целью скрыть свидетельства собственного монументального провала.
Мальчик рос диким и испорченным с самого дня своего рождения, конечно, он был умным, волевым и храбрым не по годам. Когда его отец и братья погибли, он ощутил, что к нему внезапно стали предъявлять требования: вести себя как принц, разбираться в тонкостях войны, выполнять то, что вы называете магией. В своей непоправимой глупости Наставники не разглядели в нем самого ценного, они делали упор на его силу. И в результате Д'Натель преуспел в ведении боя на мечах, в борьбе, но не развивалась его душа. Ни мудрости, ни деликатности. Скромность — та добродетель, которую мы ценим в наших принцах и которую Экзегет, напыщенный предатель, пытался буквально вбить в него, словно мальчик был виноват, что у него не было учителей. Я впервые увидел Д'Нателя, вернувшись из Пустынь, когда его на три дня выставили на улицу без одежды в зимнюю бурю за отказ кланяться Экзегету. — Фразы Дассина были подобны весенним грозам, накатывающим одна за другой, в каждой гремело либо отвращение, либо горечь и сожаление.
Он коротко взглянул на меня.
— Вы слышали об Экзегете?
Я кивнула.
— Мальчишка предпочел дрожать на морозе, чем выказывать почтение дураку. Он рвался на войну. Совет был убежден, что он уже стал орудием зидов, когда ему исполнилось всего десять, Как ни горька правда, Мост уничтожил Д'Нателя. Когда я вынес его оттуда, в нем была разрушена душа. Я осматривал его целый час, постепенно убеждаясь, что последний Наследник Д'Арната никогда не собирался спасать свой народ.
