Джо Аберкромби - Красная Страна
— Эта компания была испытанием, — сказал Ког.
— Если можно применить это слово к полугоду изнуряющей скачки, изнуряющей выпивки, убийств и воровства.
— А какое еще тут можно применить?
Брайт размышлял мгновение.
— Верно. Хотя, ты видел хуже? Ты же с Коской давно.
— На Севере было холоднее. В Кадире суше. Последняя стирийская резня была кровавее. Чуть не дошло до бунта в Компании. — Он подвигал наручники на ремне. — Устали заковывать в цепи и пришлось вешать за каждое нарушение. Но, принимая во внимание все, нет. Я не видел хуже. — Ког втянул носом сопли, задумчиво покатал их во рту, собирая хорошую консистенцию, затем наклонился и плюнул по дуге через открытое окно лачуги.
— Никогда не видел, чтобы кто-то плевал, как ты, — сказал Брайт.
— Все дело в тренировках, — сказал Ког. — Это как везде.
— Двигайтесь! — взревел Коска через плечо, во главе колонны. Если можно назвать восемнадцать человек колонной. И все-таки они были везунчиками. Остальные из Компании скорее всего все еще брели через плато пешком. По крайней мере те, что еще живы.
Мысли Брайта несомненно двигались в том же направлении.
— Потеряли много хороших мужиков за последние несколько недель. Не могу поверить, что Брачио нет.
— Это утрата.
— И Джубаира.
— Не очень-то мне жаль, что голова этого черного ублюдка больше не на месте.
— Он был странным, верно, но хорошим союзником в тесном уголке.
— Я бы предпочел держаться подальше от тесных уголков.
Брайт посмотрел вбок на него, затем придержал лошадь, чтобы остальные впереди не могли его заметить.
— Не могу не согласиться. Хочу домой, вот что я говорю.
— Какой дом для таких как мы?
— Тогда куда угодно, лишь бы отсюда.
Ког глянул на спутанную массу дерева и руин, которой был теперь Криз. Город никогда не был местом для восхищения культурного человека, и менее всего теперь, по тому, как все выглядело — частично сгорело, а в остальном по большей части опустошено. Те, кто здесь остались, выглядели как люди, которые не нашли способа уехать или были слишком тяжело больны, чтобы пытаться. Бродяга исключительной бедности хромал за ними несколько шагов с протянутой рукой, перед тем, как упасть в канаву. На другой стороне улицы беззубая старуха смеялась и смеялась, и смеялась. Сумасшедшая. Или услышала что-то в самом деле смешное. Сумасшествие выглядело более вероятным.
— Я понял тебя, — сказал Ког. — Но нам нужно найти деньги. — Даже если он не был полностью уверен, что хочет найти их. Всю жизнь он цеплялся за каждый медяк, что мог достать своими бородавчатыми пальцами. Затем внезапно у него стало столько золота, что оно уже больше ничего не стоило. Так много, что весь мир казалось, ничего не значил в их свете.
— Разве ты не сохранил чуть-чуть?
— Конечно. Немного. — Фактически, больше, чем немного — мешок под его подмышкой был тяжелым от монет. Не так много, чтобы это заставило его потеть, но улов порядочный.
— Как и все мы, — пробормотал Брайт. — Так что на самом деле мы едем за деньгами Коски, не так ли?
Ког нахмурился.
— Есть принципы и все такое.
— Принципы? Серьезно?
— Нельзя давать людям просто взять и ограбить тебя.
— Мы сами себя ограбили, разве нет? — сказал Брайт; утверждение, которое Ког никоим образом не мог отрицать.
— Говорю тебе, оно проклято. С момента, как мы наложили на него лапу, все стало идти говенней и говенней.
— Нет такой штуки, как проклятье.
— Расскажи об этом Брачио и Джубаиру. Сколько нас выехало из Старикланда?
— Больше четырех сотен, если верить Дружелюбному, а Дружелюбный в счете не ошибается.
— А сколько сейчас?
Ког открыл рот, потом закрыл. Смысл был очевиден всем.
— Точно, — сказал Брайт. — Будем еще здесь болтаться, и станем ничем.
Ког шмыгнул носом, хрюкнул, и снова плюнул, прямо в окно первого этажа. В конце концов артист должен ставить перед собой сложные задачи.
— Я давно уже с Коской.
— Времена меняются. Посмотри вокруг. — Брайт кивнул на пустые хижины, которые месяц или два назад кишели людьми. — Что это за вонь?
Ког наморщил нос. Конечно, здесь всегда воняло, но эта сильнейшая, вдохновляющая вонь говна и бедной жизни всегда пахла для него, как дом. Сейчас в воздухе стоял какой-то резкий запах, покров коричневатого дыма висел надо всем.
— Не знаю. Не могу сказать, что мне не наплевать.
— Хочу домой, — прискорбно сказал Брайт.
Колонна приближалась к центру города, если только здесь был центр. На одной стороне грязной улицы что-то строили, качающиеся леса и пиломатериалы высоко громоздились. На другой стороне все еще стояла Церковь Костей, где Ког провел несколько весьма приятных вечеров месяц или два назад. Коска поднял кулак, чтобы все остановились перед ней, с помощью сержанта Дружелюбного освободился из седла и чопорно скарабкался вниз.
Мэр стояла, ожидая, на ступеньках в черном платье, застегнутом до шеи. Что за женщина. Леди, почти мог бы сказать Ког, смахнув пыль с этого слова в глубочайших уголках своей памяти.
— Генерал Коска, — сказала она, тепло улыбаясь. — Я не думала…
— Не притворяйся, что ты удивлена! — отрезал он.
— Но удивлена. Вы пришли в несколько неподходящее время, мы ожидали…
— Где мое золото?
— Прошу прощения?
— Конечно, пожалуйста, разыгрывай удивленную невинность. Но мы-то знаем… Где мой чертов юрист?
— Внутри, но…
Старик прошел мимо, толкнув ее плечом, и захромал, ворча, вверх по ступенькам, Дружелюбный, Сворбрек и капитан Димбик следовали за ним.
Мэр поймала руку Лорсена свой мягкой рукой.
— Инквизитор Лорсен, я вынуждена протестовать.
Тот хмуро посмотрел назад.
— Моя дорогая леди Мэр, я протестовал месяцами. Не много хорошего это мне принесло.
Коска похоже не обратил внимания на полдюжины хмурых головорезов, слонявшихся по обеим сторонам двери. Но Ког хорошо их заметил, взбираясь по ступенькам за остальными, и судя по обеспокоенному виду Брайта, тот их тоже заметил. Возможно в Компании было много людей, и многие приближались через плато так быстро, как могли идти, но Ког не был склонен драться прямо здесь и сейчас.
Он ни на йоту не был склонен к драке.
Капитан Димбик поправил форму. Даже если спереди она была покрыта грязью. Даже если она расходилась по швам. Даже если он уже не принадлежал к армии, не имел национальности и дрался без причины или принципов, в которые мог бы поверить разумный человек. Даже если он был совершенно потерян и отчаянно скрывал бездонную ненависть и жалость к самому себе.
