Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница
Это явно было правдой. Поблагодарив послушника, Александр задал несколько несмелых вопросов о кортеже, но удовлетворительного ответа не получил. Что до тех людей, сказал послушник, ему о них ничего не известно, разве что только об одном — юном мальчике, которого возьмут сюда послушником, он останется здесь после отъезда остальных. Все они — и дама, и те, кто с ней, — ходят на все службы, похоже, народ богобоязненный (богобоязненный? Нимуэ, королева и чародейка?). Так что нет сомнений, если молодой господин намерен стоять повечерие, у него будет случай всех их там увидеть и, может, поговорить с ними по окончании службы. Нет, сам он дар принять не может, но если молодой господин будет так добр оставить что-нибудь в проскомии, Господь благословит этот дар… А вот уже и церковный колокол звонит.
Церковь обители Святого Мартина вполне можно было назвать величественной. — Свет свечей терялся под высоким сводчатым потолком. Запах плавящегося воска смешивался с дымом благовоний, видно было, как этот дым, извиваясь, поднимается к теням над головой. Резная каменная перегородка тончайшей работы отделяла заднюю часть церкви от места, где возносили свои молитвы монахи. За перегородкой находились скамьи для мирян и путников, гостей обители. В просветы каменной резьбы Александр разглядел распятие над высоким алтарем — оно словно плыло в вышине над дымом свечей. Никого из монахов не было видно, но пение их чисто и мощно поднималось к каменным сводам.
И действительно, королевский кортеж был здесь — около дюжины человек наискосок через центральный проход от Александра. Склонив голову в молитве, принц то и дело бросал в их сторону косые взгляды над сплетенными пальцами, пытаясь рассмотреть важных господ.
Во-первых, сама дама, королева, чародейка, богобоязненная или безбожная; вот она стоит на коленях, такая притворно скромная под тяжелой вуалью. Одеяние ее было насыщенного красно-коричневого тона, а поверх него с плеч ниспадал коричневый плащ, на случай внезапного холода, каким может потянуть даже летним вечером в возведенной из камня церкви. Он углядел случайно вынырнувшее из складок плаща узкое, закованное в золото запястье и блеск сапфиров на сложенных в молитве руках. Вуаль и плащ скрывали все остальное.
Подле нее преклонил колени пожилой человек, чье благородное морщинистое лицо было запрокинуто к алтарю, а глаза закрыты в стремлении к Господу. Одет он был строго, но серая ткань его туники была богатой, а распятие в худых, когда-то сильных руках было серебряным и блестевшие в нем красным камни вполне могли бы быть рубинами. За стариком Александр едва-едва мог разглядеть маленькую, почти детскую фигурку в простой длинной робе и плаще, почти монашеских. Это, очевидно, мальчик, предназначенный в послушники. По другую руку от мальчика молился священник. Остальные мужчины и женщины, коленопреклоненные в нескольких шагах дальше к выходу, были, по всей видимости, слугами.
Наконец богослужение завершилось. Повисла долгая тишина, потом послышалось шарканье ног за перегородкой — это по одному выходили монахи. Дама, вставая, помогла подняться старику. — И вот они и мальчик между ними покидают церковь. За ними двинулась остальная их свита, Александр пристроился в хвосте.
На паперти вновь минута промедления, наконец начинают расходиться. Дама постояла пару минут, разговаривая с двумя женщинами из процессии — очевидно, своими придворными дамами. Александр ожидал увидеть, как она прощается со стариком и уходит вместе с дамами к женскому странноприимному дому, но когда наконец она повернулась уходить, она все еще держала старика за руку и пошла к внушительному зданию сразу позади церкви, надо думать, к дому самого аббата. Разумеется, особа столь важная, как Нимуэ, остановится там, а не с простыми путниками… За дамой последовала одна из ее женщин, другая повернула к странноприимному дому. Священник вместе с мальчиком уже исчезли за дверцей, ведшей в основное монастырское здание. Еще один мальчик, на сей раз в одеянии пажа, подбежал поговорить со стариком, потом, будучи отпущен, последовал за остальными мужчинами. Но шел он медленно, то и дело мешкая, как будто ему не хотелось, как это обычно бывает с детьми такого возраста, чтобы его так рано отправляли в постель.
Александр поспешил следом за пажом, нагнав его в нескольких ярдах от двери странноприимного дома.
— Слишком уж хорошая выдалась ночь, чтобы отправляться спать в такой ранний час, как по-твоему? Скажи, здесь закрывают двери на ночь, стоит всем гостям войти внутрь?
— Да, будто мы наседки, которых может растащить лиса! — рассмеялся паж. — Но нас хотя бы не подымают с рассветом, хотя уж колокол-то всех точно разбудит!
— Давно ты уже здесь?
— Почти неделю.
— Я только сегодня приехал с юга. Я плохо знаю эту часть страны, но здесь, похоже, неплохо. Сколько ты тут еще пробудешь?
— Не знаю. Надо думать, несколько дней. Нам никогда ничего не говорят, но нисколько не удивлюсь, если выяснится, что хозяин намерен задержаться здесь подольше.
— А хозяйка?
— О, ей не терпится попасть домой. Она уедет, как только удостоверится, что принц благополучно устроился. А почему ты спрашиваешь? Кто ты?
— Тот, кто очень хотел бы поговорить с твоей госпожой, если это можно устроить. Я путешествую один, без слуг, так что если бы я послал завтра ей мое имя, как ты думаешь, она бы меня приняла?
— Ну конечно! — Мальчик, оглядевший Александра в свете, льющемся из открытой двери странноприимного дома, говорил с полной уверенностью. — Она у нас добрая дама, наша госпожа. Никаких церемоний, и поговорить с ней может каждый. Если это важно…
— Для меня важно. Как тебя зовут?
— Берин.
— Ну, Берин, если бы ты мог рассказать мне побольше о твоей госпоже? Правда, что…
— Послушай, — быстро проговорил мальчик, — вот колокол уже звонит. Через минуту дверь закроют. Я скажу тебе, как проще всего поговорить с моей госпожой. Первое, что она делает по утрам, это идет гулять в сад, пока хозяин еще возносит молитвы. Тогда поговорить с ней будет совсем просто… Нет, в этом нет нужды, господин! Глядите, вот идет брат Магнус, хочет запереть своих наседок! Нам лучше поспешить! Доброй тебе ночи!
И он припустил со всех ног к дому, и Александр, возвращая в поясную сумку вторую за этот вечер взятку, поспешил за ним следом.
Часть шестая
Алиса и Александр
31
Так они встретились наконец, Алиса и Александр, ранним ясным утром восхитительного летнего дня во фруктовом саду монастыря Святого Мартина.
Алиса сидела под яблоней. Дерево было полно недавно завязавшихся плодов, крохотных зеленых яблочек, таких круглых и блестящих, которые теснились на ветках среди листьев, так симметрично подрезанных, что сама яблоня походила на дерево с иллюминированного требника — само Древо, до того как его плоды созрели для Падения. В выкошенной золотистой траве у его корней спаслись от косы несколько маков и маргариток; были тут и лютики, и мелкие стелющиеся по земле анютины глазки, и клевер, над которым кружили крохотные голубые бабочки.
Она была облачена в голубое, под цвет бабочкиных крыльев, и поскольку она намеревалась пойти потом в церковь, голову ее покрывала вуаль. Алиса как раз собиралась откинуть складки с лица, чтобы получше рассмотреть малиновку, слетевшую с яблони и примостившуюся в каком-то ярде у ног девушки на оставленной кем-то в саду перевернутой бадье.
Потом, когда через лужайку к Алисе приблизился Александр, малиновка возмущенно чирикнула и улетела, а Алиса отняла руки от вуали и повернулась к незнакомцу.
— Госпожа, — хрипло произнес он и склонился в поклоне.
Поглядев на него сквозь вуаль, она увидела перед собой Молодого человека с голубыми глазами, блестевшими на загорелом лице, и с вьющимися русыми волосами, которые густыми локонами ложились ему на плечи. Он держался гордо, а платье, хотя поношенное и скорее практичное, чем изысканное, было дорогим. Кожаная перевязь и пояс блестели как каштан, а на рукояти меча посверкивали драгоценные камни.
— Мой господин? — Алиса явно ждала продолжения.
И вот теперь, когда это мгновение настало и цель его похода за прославленными сокровищами Максена легко, как по волшебству, оказалась прямо перед ним, Александр обнаружил, что совершенно забыл о граале. Было здесь какое-то чародейство, что было сильнее чар королевы Морганы, сильнее Максенова талисмана: возможно, очарование первой яблони Рая было тому виной. Он попытался заговорить. Прокашлялся. А потом весело спросил:
— Могу я увидеть твое лицо? С твоего позволения, не мог бы я просить, чтобы ты подняла вуаль?
— Я как раз собиралась это сделать, — отозвалась Алиса. — Я надеваю ее только в церковь, и думаю, она напугала малиновку.
