Сергей Волков - Затворник
Я удивился: почему это ко мне? Раньше Безвинник связывался только с кузнецами поматерее меня. А этот его подручный возьми да скажи мне:
— Так ведь с тех пор, как по вашей улице прошла болезнь, так лучше тебя, говорят, в Стреженске клиночников и не осталось никого!
Меня этими словами как обухом по голове! Вот чего я, оказывается, выпросил у черного колдуна, вот какого добра, и вот, чем он меня пообещал наградить!
От такой беды я ни спать, ни есть, ни плакать не мог! Волком выть — и то не мог! Часу не прошло, как меня не было в Стреженске, и шел я куда глаза глядят. Много дней я скитался, проклиная и себя, и свой длинный язык, и короткий ум, а больше всего проклинал черного затворника! После я прибился к людям, что шли на закат, так попал в город Хворостов, где меня приютил учитель Сыч. А когда руки Ясноока дотянулись и до Хворостова, то мы с Сычом и с другими подались в Засемьдырье. Там я уже встретился с самим Старшим, и услышал от него Златое Слово.
Тогда я и встал опять к наковальне. Вот уж не думал, что смогу — после того, что было, но все-таки встал! И снова стал ковать клинки — себе и своим братьям. У них у всех на левом боку висят мечи моей работы.
Я бил молотом по каленому железу, и мне виделось, будто я опять в Стреженске на княжеском дворе, и что снова передо мной стоит Затворник и кряхтит свои заклинания. И каждый раз, поднимая молот, я мечтал опустить его на плешь колдуну, один раз только — пусть последний удар в жизни, но никакими своими премудростями и чарами, никакими страхами Ясноок бы не смог отвести этого одного удара!
Ковал я — и думал о тех черных мечах, об всех страшных смертях — начиная с несчастных, в чьи живые тела вонзались железные колки, из мучений и страха которых колдун черпал силу для своих чар. От них — и до наших стреженских мастеров, которых Ясноок погубил по одному моему пустому слову. И думал о том зле, которому теперь черные мечи служат в черных руках!
Ковал, и думал, что пока не переломлю всех пяти мечей, и рук, которые держат мечи, не выверну из плеч, и голов с этих плеч не сниму, то не искуплю моей вины — вот, что точно знаю. Верно, что это так!
— А я думал, что Клинок — это воинское имя! — сказал Хвостворту, когда Рассветник закончил рассказ.
— Нет. Это мы его прозвали Клинком, за его ремесло. — ответил витязь. — Раньше, в Стреженске, его звали по-другому. В кузнецкой сотне клинками не называют, а то там бы каждый второй был Клинок. А мы его так назвали, когда он нам мечи отковал.
— Поэтому он и говорил по дороге, как будто у него в руке жар? — догадался Пила.
— Да. — сказал Рассветник — словно его рука, которая держала молот, почувствовала поблизости свою работу. Я Клинку скажу, что вы теперь знаете, а сами случайно при нем не заикнитесь — чего он терпеть не может, так это когда болтают о его прошлых делах, а еще больше — о том, что у него на душе!
6. ВЛАСТЕЛИН СТРАХ
Следующие два дня малый полк петлял по опустевшим полям между Малочерокском и Сонной, нигде не встречая и следа неприятеля. На третий день решились снова послать разведчиков к Горбунову, и оттуда князю с воеводами принесли странную весть: Оказывается, в Горбунов добрались пленники, взятые ыканцами в Черновом Городище, и рассказали, что все войско кагана, бросив имущество, скот, и невольников, в полчаса снялось и ушло куда-то. Эта новость насторожила всех в дружине. О хитрости врагов хорошо знали, многие — не по наслышке, и ждать от них могли только какого-то неожиданного маневра. Рассветник с Клинком каждую ночь также слушали теневую сторону, и слышали одну только тишину, а присутствия мар никак не ощущали. Но и это могли приписать только коварству злыдней, которые, почуяв опасность, спрятали личины и действуют незаметно…
На четвертый день в очередной раз сменили стоянку, перебрались поближе к Каяло-Брежицку, и Месяц посоветовал князю отправить гонцов в саму столицу. Наутро посланники ускакали прочь, и дотемна вернулись с тремя известиями сразу:
Во-первых, Хвалынский Халат с табунами благополучно достиг Струга-Миротворова, на следующий день добрались до места и подводы с раненными. Самому городу весть об этой первой, хотя и не решающей, победе была нужна как воздух. Каяло-Брежицк ликовал, и вдвойне молил Небеса о своих защитниках.
Во-вторых, на следующий день после сражения, чуть не ровно через сутки, в город пришел боярин Кречет, и привел с собой из Стреженской земли шесть сотен воинов.
В-третьих и в-главных: Из Степного городка-заставы Бугор в столицу донесли, что одним ясным днем мимо их острога с полуночи на полдень, поднимая тучи пыли, пронеслась в степь целая орда табунщиков. Пронеслась — и исчезла за горизонтом.
Все опешили, и не знали что думать. Но если бы князь с боярами, или Рассветник с товарищами, или кто-нибудь в малом полку, могли хотя бы подумать, что произошло вслед за их делом у Волихиного Хутора, то удивились бы еще больше.
Ыкуны, бежавшие из побоища, загоняя насмерть лошадей, мчались к большому стану под Черновым Городищем, что на каильской стороне. И первые из беглецов достигли лагеря еще дотемна. Если бы их сразу встретил кто-то из злыдней, то все могло бы обернуться иначе. Но из двоих бывших тогда при войске быръя-ирек-каган, один находился в отдаленном полку, а второй — за какой-то нуждой отлучился в восходную часть становища. Не успел этот второй злыдень вернуться и тогда, когда один из тысячников, не спрашивая ни чьего разрешения, взбежал мимо стражи на холм каганской ставки, и влетел в юрту повелителя. Оттуда, едва отворился полог, раздались пронзительный женский визг и ругань. Через миг две голые женщины, с охапками одежды в руках, вылетели наружу стрелами. Еще спустя мгновение из юрты выбежал невысокий упитанный ыканец с круглыми полными щеками и комочком шерсти на месте усов. Рот человечка был широко распахнут от испуга и удивления, глаза — и того шире. Задергивая на бегу халат поверх голого тела, и крича по ыкански на все стороны, он ринулся вниз с холма. Следом переваливался на кривых ногах тысячник.
А лагерь уже гудел и выл на все голоса. С заката приносились все новые всадники на взмыленных конях, и орали в голос, что передовой полк истреблен, что откуда не возьмись на них обрушилось неведомое ратайское войско. Что мудрый, непобедимый и всем страшный быръя, могуществом которого вознесся чуть ли не до небес сам великий каган — этот самый богатырь сражен сегодня днем, и лежит где-то в пыли, как лежит всякий обычный мертвец.
И еще — что за ними, спасшимися чудом, по пятам мчится огромное полчище ратаев, и сию минуту будет здесь!
