Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
Род растерялся. И верно — во все времена желающих постичь высоты медицинской науки было не так много. Это стоило немалых трудов.
— Кроме того, бывают способы лечения, которые нам известны, но при этом мы не понимаем, каким образом достигается эффект, — продолжал отец Бокильва. — Отец Риччи был инженером, а не врачом. Но некоторые из наших собратьев, обладающие соответствующими дарованиями, прилагали усилия к тому, чтобы разгадать секрет подобного целительства.
Род вытаращил глаза:
— Разгадать? Вы говорите о научных исследованиях?
— Естественно, лорд Чародей, — кивнул Мак Ги. — Любой катодеанец всегда считал своим долгом предпринимать то или иное научное изыскание.
В сознании у Рода начали мало-помалу складываться воедино кусочки головоломки.
— А… какими же исследованиями может заниматься монастырь, битком набитый эсперами?
— Вы сами ответили на свой вопрос, лорд Чародей. Иначе бы вы этого вопроса и не задавали, — улыбнулся Мак Ги. — Да. Большинство катодеанцев в монастыре заняты изучением новых псионных технологий.
— В монастыре?! — воскликнул Род. — Да это не святая обитель! Это научно-исследовательская лаборатория!
— Я был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы втолковали мне, в чем различие между ними, — чуть насмешливо проговорил отец Мак Ги.
— Господи Боже! — Род пришел в ужас, ярко представив себе, как амбициозные эсперы-церковники захватывают все планеты Терранской Сферы. — Это означает, что архиепископ грозит не только королю. Он может стать смертным приговором для демократии во всей вселенной!
— Верно, лорд Чародей, — печально кивнул отец Мак Ги. — И это — другая причина, по которой я здесь нахожусь.
— Другая? — рявкнул Род. — То есть истина вас не очень интересует? Раскол и все такое прочее?
Мак Ги запрокинул голову и гневно воззрился на Рода.
Род озадаченно сдвинул брови:
— Погодите… Я вас понял: будущее демократии для вас намного важнее, чем утрата одной из обителей вашего ордена?
— Да, — ответил отец Мак Ги. — Не намного важнее, пожалуй, но все же это заботит меня в первую очередь.
Род замер, потрясенный новым озарением:
— Но… Но ведь это… Ведь это означает, что вы уже пятьсот лет отбираете на Грамерае самых талантливых эсперов из генного пула!
— Это очень древнее обвинение, — вздохнул отец Мак Ги. — Хотя тот талант, о котором вы говорите, не всегда одинаков. Могу лишь ответить вам вопросом на вопрос: как вы думаете, сколько из наших братьев вступили бы в брак, если бы они не оказались в монастыре?
— Хотите сказать, что они не способны влюбиться?
— Вероятно, способны, но это вовсе не означает, что из них получатся хорошие мужья. Наиболее религиозные люди, как правило, настолько не от мира сего, что добытчики из них никудышние, лорд Чародей. Работа для них — главная часть жизни.
— Хотите сказать, что из святых отцов получаются не самые лучшие отцы? — Род нахмурился. — Ладно, я вас понял. А в данном случае работа для монахов — это то, что им велит делать архиепископ.
— Во время данного кризиса — да.
— А это означает, что, если мы хотим прекратить охоту на ведьм, нам следует остановить архиепископа. А на него работают самые профессиональные эсперы Грамерая! Просто восторг!
18
Луна стояла уже довольно высоко, и в ее серебряном свете казались черными ржавые груды искореженного железа около забора сада архиепископа. Тот, кто трудился над забором и отрывал от камней Холодное Железо, отбрасывал длинную бесформенную, жутковатую тень.
— Еще немножко, ваше величество, и эта сторона забора будет очищена, — прозвучал басок из-под росшей неподалеку груши.
— Да уж, на железо они не поскупились, — сердито проворчал Бром О’Берин, выкорчевывая из камня последнюю подкову. — А теперь мне нужно как следует осмотреть свой участок, Робин, чтобы там не осталось ни единого гвоздика, который мог бы поранить хоть одного из моих эльфов.
Пак, прятавшийся под грушей, поежился:
— Да спасут нас духи древесные! Это же верная смерть!
Бром молча продолжал работу и наконец объявил:
— Все чисто, Робин. Теперь пойдем поглядим. Может, удастся что-то высмотреть.
Пак вспрыгнул на стену рядом с Бромом и спрятался между толстыми плетями старого плюща. Бром разместился за ветками какого-то плодового дерева. Они долго ждали. Луна всходила все выше, и лазутчики лишь изредка обменивались отдельными словами да порой шепотом переговаривались с другими эльфами, которые друг за другом перебирались через забор и затаивались между цветами в саду.
Наконец отворилась дверь в основании башни. Лазутчики-эльфы насторожились, совсем как гончие, учуявшие добычу. В сад вышел архиепископ, а рядом с ним — брат Альфонсо. Архиепископ остановился, вдохнул аромат цветов и испустил вздох. Похоже, он на несколько мгновений сбросил с плеч груз всех своих забот.
— О! — воскликнул он. — Островок спокойствия в этом бурном мире!
— Верно, милорд. Однако бури никогда не уходят навсегда. Они лишь таятся до времени.
— О, уймись же! — снова вздохнул архиепископ — на сей раз тяжко. — Неужто мне хоть на миг нельзя отвлечься от забот?
— Ведь вы — архиепископ, милорд?
— Честно говоря, я уже немного жалею о том, что я уже не аббат, — проворчал архиепископ. — Но ты прав. Да и когда ты бывал не прав? Ну, говори, что за дело у тебя ко мне, если оно не терпит отлагательств?
— Дел много, милорд, но все они укладываются воедино: теперь, когда вы отреклись от Рима, вы можете также отречься от разных глупостей, которые прежде проповедовали.
Архиепископ замер и приготовился слушать.
— Вы ратовали за отмену продажи индульгенций, — напомнил ему брат Альфонсо. — И насчет ростовщичества.
— Верно, — пробормотал архиепископ. — И как только Римская Церковь может мириться с тем, чтобы, помогая ближнему, кто-то наживался на этом?
— Ну да. И обет безбрачия, милорд. С этим вопросом уже покончено. Если верить слухам, в народе ваше решение принимается очень тепло.
Архиепископ не смог скрыть удовлетворения.
Брат Альфонсо это заметил и с трудом спрятал улыбку.
— Вы часто говорили о том, что монаху не под силу ноша супружества. И вы также говорили, что, если священник беззаветно предан Господу, он должен привести к нему как можно больше душ.
— И если мы говорим крестьянину, что его долг — растить детей, то мы и сами должны этим заниматься, — добавил архиепископ. — О да, я все помню.
Брат Альфонсо провел ладонью по губам.
