Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов
— Это… это когда-нибудь кончится? — шептал лежащий рядом гроллин, в его руках была связка цветастых бусинок, сделанная неловкой детской рукой. — Это… это просто…
Голос его дрожал, готовый сорваться на вопль отчаянья, если бы у седого мужчины оставалось хоть толика сил для подобных эмоций. Мужчина продолжал стонать, добивая своих соседей едва ль не методичнее нарастающего хруста древнего навеса.
— Мы… мы… тут все…
— Сдохнем, — столь же вяло, но на этот раз с интонациями злости отозвался его сосед с цепким холодным взглядом умелого лучника и едва поседевшими за несколько часов висками.
— Им там уже хорошо, — улыбнулся вялый вуролок с прожженным следом на бедре от лихого сумеречника, невзначай мазнувшего крайнего двуногого. — Они уже мёртвые. Все наши, что ослушались и пошли в это… хранилище.
Нлуй повернул голову к раненному соотечественнику. Парнишка ещё совсем, лет на пятнадцать старше правителя будет, но не протянет, он недавно срастил себе перелом, и уже точно не справится с новой язвой. Вурлок грустно улыбнулся: "Толку-то справляться" — но сказал другое, то, что от него потребовал бы предыдущий Рокирх и его давний друг:
— Будем верить. Будем!
Он сам хотел быть верным собственным словам, иначе не держал бы на руках этого цепкого паренька, что упрямо не желал умирать даже в таких условиях. Выполнить обещание… почему бы не оставить себе хотя бы эту цель в условиях всеобщей гибели. Его сосед, которому с другого бока достался ноющий довесок, презрительно хмыкнул и прищурился, избрав для себя собственную цель:
— Ты хочешь верить, вурлок? Так давай. Я вижу на макушке того храма три тени.
— Какие? — сразу заинтересовался раненый, чтобы отвлечься от боли.
— Ну, знаешь, — ухмыльнулся остроглазый гроллин, — сейчас не день и мы не на дереве. Трое, кажется вменяемые, размахивают руками. Видать, отбиваются от этих.
— Врёшь, — констатировал вурлок, постаравшись присмотреться к расплывчатым во тьме очертаниям ужасного здания.
— Вру, — согласился мужчина.
Разделявший спорщиков советник перевернул почти сухой компресс на лбу умирающего и неожиданно для себя самого встрепенулся: парень лежал, широко распахнув глаза и любопытно оглядывая своего лекаря.
— Вурлок, — неожиданно вернувшимся после бури и от того ломким и слишком взрослым голосом недовольно прохрипел Ерош. — Хм…. умирать-то как не хочется…
Нлуй раздражённо подумал, что малец очнулся очень не вовремя и было бы куда гуманнее, чтоб он погиб, не приходя в сознание, а не был растерзан в здравом уме. Чертакдич так не считал и уже пытался приподнять голову, вглядываясь вслед за гроллином в темноту, странно растирая руки.
— Рядовой, — требовательно кивнул парень, — там что-нибудь светится у этих троих?
— Э-э-э, да. Есть огонёк красный, вроде как.
— Айиашт, — Ерош со стоном опустился обратно, вальяжно вытягивая ноги поверх колен близ сидящих. — Мило, очень мило с его стороны.
Никто толком не понял сути сказанного, но на обычный бред умирающего слова живучего паренька совершенно не смахивали. Он порывисто вздохнул, поморщился и зашептал, слабо разборчивой скороговоркой, поддёргивая пальцами над землёй.
— Зажмурьтесь, ребятки, — Ерош подтянул со лба травяной компресс на лукаво поблёскивающие зелёные немного хищные глаза. — Каришка, хотела б, чтобы побольше осталось… Ну? Закрываем, давай, глаза. Живо!
Ярчайшая вспышка света над храмом разрезала поток сумеречных тварей раскалённым лезом и ушла в глубь леса, разбивая деревца. Искрящийся град за ней прокатился гулкой холодной волной, встряхивая обезглавленное море, крупицами бисера и молотых листьев. Порожденья сумерек просыпались мокрыми сгустками тухлых перьев. Это абсурдное сраженье грозило войти в историю, как Смердячая Атака…
Стилш, продолжая цепляться за высокий гнутый шпиль, осторожно приоткрыл глаз: карман, в котором вдруг начали полыхать корявые руны, купленные за битое стекло у паршивого колдуна, разорвало напрочь вместе с курткой, жилетом, и частью штанов. Сам вурлок был закопчён до состояния здорового восточного загара. Висящего рядом Шолока захватило лишь краем, оставив на лице несколько внушительных пятен. Ирвин был невредим, он просто сидел, прямо на козырьке, вцепившись в общую поклажу, помахивал изгвазданной в крови сумеречников золотой рукой и заикался.
Пока скрипучая каменная плита, срывая наросты полуистлевшей лепнины, песка и бесполезных украшений, не скрылась в нише под нажимом ржавых рычагов, Каринаррия не решалась убрать исцарапанную ладошку с заветной потайной плитки. Было немного неловко обращать естественные нужды живого человека против его самого в таком ответственном предприятии, но выбора не было. Девушка лишь немного перегнулась через широкий борт платформы, чтобы дотянуться, но назад выбраться уже не могла. Терпеливый Кирх без лишних вопросов подтянул её обратно за намотанный на руку для подстраховки подол роскошного платья. Каринка неловко зависла в воздухе и помахала рукой отчаянно бранящейся фигуре в ореоле зелёного цвета на другом конце появившегося провала. Провал здесь был всегда, как неотъемлемая часть интерьера, он представлял собой стержень комплекса выставочных секций, овитый изнутри лестницей из широких плит, уводящих своей сужающейся лентой к небольшой, словно парящей в серебре, беседке, выполненной в виде причудливого сказочного домика. Это было давно, очень давно, когда создавалось это сооружение. Сейчас же вокруг была только мгла, бесконечная и бессмысленная. "Кажется, у меня начинается клаустрофобия… — отстранённо подумала девушка. — Это тоже было предначертано? Тогда чертал уж совсем отъявленный садист".
— Вы всё-таки спасли его, — впервые с момента исчезновения пятёрки подчинённых подал голос мрачный вурлок, усаживая Каринку на пол и продолжая слегка придерживать за край плеча. В голосе тадо послышалось нечто, отдалённо напоминающее обиду.
— Очень сомневаюсь, — Каринаррия прижала к груди меч, ей смертельно хотелось засмеяться, но благородное воспитание не позволяло показывать себя дурой в присутствии высокопоставленной особы. — Он сейчас покричит и успокоится, а потом найдёт соседний зал, где раньше проходили демонстрации украшений, и будет счастлив несколько минут, пока его не разорвут выжившие сумеречники. Странно, я всё это время жила с уверенностью, что сама убью его. Мне всегда казалось, что жизнь идёт по готовому сюжету. Так просто, что с ней непременно нужно бороться. Сейчас хочется бороться за то, чтобы она к этому сюжету вернулась. Всё так изменилось…
