Джон Толкиен - Содружество кольца
Сэм залился краской, забормотал что-то невнятное, крепко сжал шкатулочку и поклонился Владычице, как умел.
— А что попросил бы у эльфов гном? — спросила Галадриэль, поворачиваясь к Гимли.
— Ничего, Владычица, — ответил Гимли. — С меня довольно, что я видел Повелительницу галадримов и слышал ее ласковые речи.
— Эльфы, слушайте все! — воскликнула Галадриэль, обращаясь к окружающим. — Больше не говорите, что гномы жадны и неблагодарны! Но, Гимли сын Глоина, — продолжала она, — у тебя ведь, наверное, есть желание, которое я могла бы исполнить? Прошу тебя, назови его! Ты не можешь уйти отсюда без подарка!
— Мне ничего не надо, госпожа Галадриэль!― сказал Гимли, кланяясь. И, запинаясь, добавил: — Ничего, разве что… если ты разрешаешь попросить… я хотел сказать… прядь твоих волос! Они настолько красивее всякого земного золота, насколько звезды прекраснее выкопанных алмазов! Я недостоин такого дара и не прошу, я только назвал желание… как ты повелела…
Эльфы недоуменно зашептались. Келеборн смотрел на гнома, не скрывая удивления, но Владычица улыбнулась и сказала:
— Говорят, что у гномов более искусны руки, чем языки. Но к гному Гимли это, наверное, не относится. Никто еще не обращался ко мне со столь дерзкой просьбой и при этом так учтиво. Как я могу ему отказать, если сама попросила быть искренним? Но сначала скажи, что ты сделаешь с моим даром?
— Буду хранить, как сокровище, Госпожа, — ответил он. — В память о словах, с которыми ты обратилась ко мне при первой нашей встрече. А если когда-нибудь вернусь в родные кузницы, заключу их в прозрачный кристалл, и будет это наследием моего дома и залогом вечного союза между народами гор и лесов.
И Владычица расплела одну из длинных кос, отрезала три золотых волоса и вложила их в руку гнома.
— Прими от меня также следующие слова. Это не предсказание, ибо любые предсказания сейчас бесполезны: с одной стороны на нас надвигается Тьма, а с другой — мы вооружены только надеждой. Но если надежде суждено сбыться, то я говорю тебе, Гимли сын Глоина, что руки твои будут утопать в золоте, но над тобой не будет его власти.
— А к тебе, Несущий Кольцо, — сказала она, повернувшись к Фродо, — я обращаюсь после всех, хотя ты далеко не последний в моих мыслях. Вот что я приготовила для тебя.
Владычица высоко подняла маленький прозрачный флакончик. Он засверкал в ее руке, из него разошлись лучи белого света.
— В этом флаконе, — сказала она, — капля воды из эльфийского фонтана, в которой пойман луч вечерней звезды Эарендила. Чем темнее будет ночь вокруг тебя, тем ярче он засветится. Пусть он осветит тебе дорогу в темноте, когда погаснут все остальные огни! Помни Галадриэль и ее Зеркало!
Фродо взял флакон, и Владычица в его свете на мгновение показалась ему снова по-королевски величественной и необыкновенно прекрасной, но не грозной. Он поклонился, но не нашел слов для ответа.
Владычица поднялась, чтобы уйти, а Келеборн проводил их к причалу. Желтые лучи полдневного солнца золотили траву, серебрилась вода в реке. Наконец, все было готово. Путешественники заняли свои места в лодках. Лориэнские эльфы, крича слова прощания, длинными шестами оттолкнули их от берега, и журчащие волны плавно понесли их. Они сидели молча и не двигались. На зеленом берегу на самом конце косы так же молча и неподвижно стояла Владычица Галадриэль. Течение пронесло лодки мимо нее, друзья повернули головы и долго смотрели, как она отплывает. Ибо так им казалось: не они уходят, а Лориэн удаляется, словно светлый корабль с мачтами из зачарованных деревьев плывет под золотыми парусами к забытым берегам, а они беспомощно качаются в серых лодках у границы серого безлистного мира.
Они еще смотрели назад, когда воды Серебрянки растворились в Великой Реке, и уже Андуин подхватил их лодки и понес к югу. Белая фигурка Галадриэли стала маленькой черточкой, и вдруг сверкнула, как окно на дальнем холме, когда в него ударяет луч заходящего солнца, или как светлое озерцо, если смотреть на него с высокой горы, и оно кажется алмазом в зелени. Тогда Фродо показалось, что она подняла руку в последнем прощании, и попутный ветер донес песню — очень далекую, но отчетливую.
Галадриэль пела на древнем языке заморских эльфов, слов хоббит не понимал, а мелодия таила глубокую безнадежность, хотя была красива необыкновенно. И такая сила чар была в этой песне, что она врезалась в память Фродо, и через много лет он даже ее перевел, как умел. Говорили, что получилось на манер эльфийских песен, то есть песен о вещах, мало понятных жителям Средиземья.
А! Лориэ лантар ласси суринен!
Йени унотимэ вэ рамар альдарон…
«Ах, как сыплется золото — ветер листья срывает. Невозможно года сосчитать: так бесчисленны крылья деревьев. Год за годом плывет: так стекает нектар; белый мед так течет под шатром небосвода, где на западе звезды дрожат в поющем голосе Варды — чистый голос звенит, а года уплывают.
Кто мне чашу наполнит опять?
Варда, звезд королева[6], подняла свои руки белым облаком с Вечноснежной Горы. Все дороги покрылись туманом, а из серой земли поднимается Тьма, не видна Калакирия, и сокрыт блеск ее самоцветов!
О утрачен, утрачен навек Валимар для оставшихся здесь на востоке! Прощай!
Может быть, ты найдешь Валимар для себя, может быть, ты найдешь… О прощай!..»
Река неожиданно изогнулась, берега с обеих сторон поднялись, и свет Лориэна скрылся из глаз, Фродо больше никогда не видел эту дивную землю.
Теперь лица путешественников были обращены вперед, навстречу солнцу, и оно слепило глаза, и без того застланные слезами. Гимли плакал, не стесняясь.
— Я никогда больше не увижу ничего прекраснее, — говорил он своему спутнику Леголасу. — И ничто больше не назову прекрасным… только ее Дар. — Он положил руку на грудь. — Зачем я пошел в этот Поход, Леголас? Знал, что будет трудно, но не знал, где главная погибель! Правду говорил Элронд, нельзя предугадать, что встретится в пути.
Я боялся мучений во Тьме, но это меня не остановило. Если бы я знал, как опасны свет и радость, я бы никуда не пошел. При последнем прощании я получил такую глубокую рану, какую мне даже сам Черный Властелин нанести не сможет, если завтра придется идти в его логово. Горе Гимли сыну Глоина!
— Ты не то говоришь, — сказал Леголас. — Горе нам! Горе всем, кто топчет землю в дни, наступившие после счастья! Так устроен мир: каждый, чью лодку несет живой поток, обречен находить и терять. Но я не считаю тебя несчастным, Гимли сын Глоина. Ты благословен, ибо страдаешь по своей воле. Ты потерял, но ведь сам сделал выбор, не бросил друзей, и в награду за это незапятнанная память о Лотлориэне останется в твоем сердце вечно яркой и чистой.
