Анджей Сапковский - Владычица озера
— Благодарю вас.
— Ну, коли отпустил, — грустно сказал траурный чиновник, — гоните деньги взад.
Палач отвернулся и занес топор.
— Отодвиньтесь, милостивый государь, — сказал он зловеще глухим голосом. — Не нойте над оружием. Вы же знаете, где головы рубят, там уши летят.
Чиновник быстро попятился, чуть было не свалившись с эшафота.
— Так хорошо? — Лютик опустился на колени и вытянул шею на пне. — Мэтр! Эй, мэтр!
— Ну. Чего?
— Вы ведь пошутили, правда? За один прием отрубите-то? За один замах? А?
Палач сверкнул глазами.
— Неожиданность, — буркнул он зловеще. Толпа вдруг заволновалась, уступая дорогу ворвавшемуся на площадь наезднику на взмыленном коне.
— Стоять! — крикнул наездник, размахивая огромным, обвешанным красными печатями свитком пергамента. — Задержать казнь! Я везу помилование осужденному!
— Снова? — проворчал палач, опуская уже занесенный топор. — Снова помилование! Это становится скучным.
— Помилование! Помилование! — зарычала толпа. Бабы в первом ряду принялись голосить еще громче. Многие, в основном малолетки, свистели и недовольно выли.
— Успокойтесь, уважаемые господа и горожане! — крикнул траурный, разворачивая пергамент. — Вот воля ее милости Анны-Генриетты! В своей неизбывной доброте и в ознаменование заключенного мира, коий, как сообщается, был подписан в городе Цинтра, ее милость прощает виконту Юлиану Альфреду Панкрацу де Леттенхофу, он же Лютик, его провинности и освобождает его от казни…
— Милая Ласочка, — сказал Лютик, широко улыбаясь.
— …одновременно приказывая вышеупомянутому виконту Юлиану Панкрацу et cetera незамедлительно покинуть столицу и пределы княжества Туссент и никогда сюда не возвращаться, поскольку он немил ее милости и смотреть на него ее милость не может! Вы свободны, виконт.
— А мое имущество? — крикнул Лютик. — А? Мое добро, мои рощи, дубравы и замки можете оставить себе, но отдайте, чума на ваши головы, лютню, лошадь Пегаса, сто сорок талеров и восемьдесят геллеров, плащ, подбитый енотами, перстень…
— Заткнись! — крикнул Геральт, расталкивая лошадью обманутую и неохотно расступающуюся толпу. — Заткнись, слезай и иди сюда, болван! Цири, тарань ему дорогу! Лютик! Ты слышишь, что я тебе говорю?
— Геральт? Ты?
— Не спрашивай, а слезай поскорее! Ко мне! Прыгай на лошадь!
Они продрались сквозь толчею, галопом помчались по узкой улочке. Цири впереди, за ней Геральт и Лютик на Плотве.
— К чему такая спешка? — проговорил бард из-за спины ведьмака. — Никто нам не угрожает. Никто не гонится.
— Пока что. Твоя княгиня обожает менять свое отношение и как бы попутно отменять то, что решила раньше. Согласись, ты знал о помиловании?
— Не знал, — проворчал Лютик. — Но, признаюсь, рассчитывал на него. Ласочка любвеобильна, и у нее доброе сердечко.
— Заткнись ты со своей Ласочкой, черт побери. Ты только что чудом выкрутился от обвинения в оскорблении величества, а теперь хочешь подпасть под статью «рецидив»?
Трубадур замолчал. Цири остановила Кэльпи, подождала их. Когда поравнялись, она взглянула на Лютика и вытерла слезы.
— Эх ты… — сказала она. — Ты… Панкрац…
— В путь, — поторопил ведьмак. — Покинем этот город и пределы прелестного княжества. Пока еще можем.
***Почти на самой границе Туссента, в том месте, откуда уже была видна гора Горгона, их догнал княжеский гонец. Он тянул за собой оседланного Пегаса, вез лютню, плащ и перстень Лютика. Вопрос о ста сорока талерах и восьмидесяти геллерах он пропустил мимо ушей. Просьбу барда передать княгине поцелуй выслушал не моргнув глазом.
Они поехали вверх по течению Сансретуры, теперь уже малюсенькой и юркой струйки. Обошли стороной Бельхавен.
На ночлег остановились в долине Нэви. В том месте, которое помнили и ведьмак, и бард.
Лютик держался долго и вопросов не задавал. Но в конце концов пришлось рассказать ему обо всем. И присоединиться к его молчанию. К отвратительной, гноящейся как язва тишине, наступившей после рассказа.
***В полдень следующего дня они были на стоках, под Ридбруном. Вокруг стоял мир, лад и порядок. Люди были доверчивы и работящи. Чувствовалась безопасность.
Повсюду стояли тяжелые от висельников шибеницы. Они обошли стороной город, направляясь к Доль Ангре.
— Лютик! — Только теперь Геральт заметил то, что должен был заметить уже давно. — А твоя бесценная туба? Твои полвека поэзии? У гонца их не было. Они остались в Туссенте?
— Остались, — равнодушно поддакнул бард. — В гардеробе Ласочки, под кучей платьев, трусов и корсетов. И пусть себе там остаются на веки веков. Аминь.
— Объясни.
— А чего тут объяснить? В Туссенте у меня было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть все, что я написал.
— И что?
— Напишу еще раз. Заново.
— Понимаю, — кивнул Геральт. — Короче говоря, ты оказался таким же никудышным писателем, как и фаворитом. А говоря обиднее: к чему бы ты ни прикоснулся, испоганишь. Но если свои «Полвека» ты еще имеешь возможность исправить, то с княгиней Анарьеттой у тебя такие же шансы вновь стать возлюбленным, как у дерьма снова сделаться хлебом. К примеру. Тьфу! Любовник, которого с позором изгнали. Да-да, нечего гримасничать. Быть князем-консортом в Туссенте не тебе писано, Лютик.
— Еще посмотрим.
— На меня не рассчитывай. Я на это смотреть не намерен.
— А никто тебя и не просит. Однако скажу, что у Ласочки доброе и всепрощающее сердечко. Правда, ее малость занесло, когда она прихватила меня с юной баронессочкой Никвой… Но теперь уже наверняка охолонула. Поняла, что мужчина не создан для моногамии. Простила меня и наверняка ждет…
— Ты безнадежно глуп, — отметил Геральт, а Цири энергичным кивком подтвердила, что думает точно так же.
— Не стану я с вами спорить, — надулся Лютик. — Тем более что дело это интимное. Повторяю еще раз: Ласочка меня простит. Напишу соответствующую балладу либо сонет, перешлю ей, а она…
— Смилостивься, Лютик.
— А и верно, чего с вами болтать. Поехали дальше! Гони, Пегас! Мчись, летун быстроногий!
Они ехали. Стоял май.
***— Из-за тебя, — укоризненно сказал ведьмак, — из-за тебя, любовник отлученный, мне тоже пришлось бежать из Туссента, словно какому-то изгнаннику или преследуемому. Я даже не успел увидеться с…
— С Фрингильей Виго? И не увиделся бы. Она вскоре после вашего отъезда, еще в январе, отбыла в неизвестном направлении. Попросту исчезла.
— Не ее я имел в виду, — кашлянул Геральт, видя, как Цири с интересом прислушивается. — Я хотел встретиться с Рейнартом. Познакомить его с Цири…
