Королевские милости - Лю Кен

Великий гегемон натянул поводья своего жеребца, и Рефироа, могучий вороной конь, встал на дыбы, когда его хозяин издал оглушительный боевой клич:

– Хаааааиииии!

Крик повис над полем битвы, отражаясь от барабанных перепонок солдат Дасу, и заставил их смолкнуть. Они стали отступать – так овцы бегут от волка. Ни один из них не решался встретить пронзительный взгляд Мата Цзинду.

Мата рассмеялся, подскочил к одному из знаменосцев Дасу, вырвал древко со знаменем, украшенным крубеном, из рук объятого ужасом солдата и, сломав пополам, швырнул на землю, а Рефироа с радостью его растоптал.

– Хо-а, хо-а! – закричали все как один его воины.

И они понеслись вперед, и армия Дасу в страхе расступалась перед ними, точно уходящий прилив.

Мата направился на юг, на ходу пересчитав своих солдат: двадцать шесть. Они потеряли только двоих.

– Ну и что ты думаешь? – спросил Мата своего адъютанта.

– Все как вы и предсказывали, гегемон! – с восхищением ответил Рато.

Все всадники Кокру ощущали себя богами.

Наконец они добрались до моря. Мата спрыгнул с лошади и увидел неподалеку ветхий домик. Его сердце затрепетало – он узнал это место. Именно здесь, в окрестностях Чарузы, много лет прожила Джиа, здесь он множество раз выпивал с Куни и держал на руках его сына.

Мата Цзинду вытер глаза.

«Cruing ma donothécaü luki né othu», – написал один из поэтов классиков ано. – «Прошлое – это страна, в которую нельзя вернуться».

К нему подошел Рато.

– Мы разведали побережье: здесь нет никаких кораблей за исключением маленькой рыбачьей лодки. Гегемон, пожалуйста, садитесь в нее и отплывайте на Таноа, а мы останемся и задержим Куни Гару. Таноа небольшой, его несложно оборонять, и там осталось множество ваших приверженцев, которые с любовью вспоминают имя Цзинду. Вы сможете собрать новую армию и отомстить за нас.

Мата Цзинду даже не пошевелился, так и стоял на снегу, погрузившись в размышления.

– Гегемон, поспешите! Наши преследователи совсем рядом.

Мата Цзинду соскочил с коня и сильно шлепнул его по крупу.

– Бедный скакун. Все эти годы ты следовал за мной, и я не хочу, чтобы ты погиб на моих глазах. Беги скорее и живи долго. Прощай, дружище!

Рефироа повернул голову к Мата и громко, с возмущением фыркнул. Пар вырвался из его ноздрей, словно струи дыма, и глаза гневно сверкали.

– Извини, старый друг, я был не прав, когда предложил тебе поступить так, как никогда не сделал сам. Мы прекрасный тандем даже в смерти.

Мата Цзинду повернулся к своим людям, и лицо его было печальным.

– Когда мы вместе с дядей покинули Таноа и прибыли на Большой остров, нас сопровождали восемьсот молодых людей, мечтавших о славе. Как же я вернусь туда один? Как смогу посмотреть в глаза их отцам и матерям, женам, сестрам и детям, если даже кости этих юношей лежат далеко от родины? Я не имею права возвращаться.

Он стоял на берегу вместе со своими людьми и смотрел, как приближаются солдаты Дасу.

– Вперед, вперед, вперед! – подгонял Дафиро Миро своих солдат. – Король Куни обещал, что тот, кто сумеет захватить Мата Цзинду, получит в награду десять тысяч золотых и титул графа.

В мерцающем свете факелов плотные ряды солдат Дасу окружили Мата Цзинду и его двадцать шесть всадников, за спинами которых шумел морской прибой.

Все воины гегемона спешились, а их лошади встали перед ними полукругом, защищая своими телами. Всадники держали в руках луки с последними стрелами и готовились встретить смерть на глухом заснеженном берегу.

Мата молча взмахнул рукой, и его солдаты сделали последний залп. Двадцать шесть воинов Дасу упали на землю. Ответный залп был гораздо плотнее и длился дольше, и к тому моменту, когда солдаты Дасу перестали стрелять, на землю рухнули лишь два воина Кокру вместе со своими лошадьми.

Упал и Рефироа, издав почти человеческий крик: дюжины стрел торчали из его огромного тела. Большинство лошадей были мертвы, а те, что еще дышали, продолжали жалобно ржать.

С мокрыми от слез глазами Мата подошел к Рефироа. Один быстрый удар На-ароэнны, – и голова верного друга, отделенная от тела, упала в море. Солдаты последовали его примеру и избавили от страданий тех лошадей, что были живы.

Когда Мата Цзинду повернулся к врагам, глаза его стали сухими и ясными. С оружием за спиной, он презрительно смотрел на низших существ, в то время как солдаты Дасу, обнажив клинки, выставив перед собой копья и сплотив ряды, шаг за шагом приближались к легенде по имени Мата Цзинду.

– Даф! – удивленно воскликнул вдруг Рато, узнав в мерцающим свете факелов брата. – Даф, это я, Рат.

Мата удивился:

– Это твой брат?

– Да. Он сделал неправильный выбор, и ему пришлось служить господину, лишенному чести.

– Братья не должны сражаться друг с другом, – сказал Мата. – Ты был превосходным воином, Рат, лучшим из всех, кого я знал. Сделай мне последний подарок: возьми мою голову и стань графом.

Мата поднял На-ароэнну.

– Дед и дядя, мне очень жаль. В моем сердце никогда не было сомнений, однако этого оказалось недостаточно.

Одним быстрым и точным ударом он рассек артерии у себя на шее, и кровь брызнула во все стороны, окрашивая снег в алый цвет. Несколько мгновений Мата продолжал стоять, а потом рухнул, точно срубленный могучий дуб.

– Рат, остановись!

Но было уже поздно. Рато Миро вслед за своим лордом рассек себе горло Простотой, а вслед за ним и остальные воины Мата Цзинду стали падать на землю как могучие деревья.

Солдаты Дасу бросились к телу гегемона в стремлении схватить хоть какую-нибудь часть, чтобы получить награду, и в результате разорвали на куски. Куни Гару пришлось отдать награду пятерым солдатам.

Мата Цзинду похоронили возле Чарузы, предварительно сшив части его тела. Куни Гару оказал ему почести, достойные принцепса, первому среди тиро.

– Чем сильнее были его враги, тем яростнее становилось сердце, – начала надгробную речь Джин Мазоти. – И хотя его армия уменьшалась, мужество Мата Цзинду росло, а разум становился острее. Но когда появлялся шанс на победу, он часто колебался. Мата Цзинду считал себя богоподобным, а потому не слушал советов и не верил собственным генералам. Он покорял, властвовал, однако уже очень давно потерял доверие в сердцах людей.

Последнюю надгробную речь произнес Куни Гару, и ее запомнили надолго.

– Хоть сегодня меня и объявили победителем, никто не знает, чье имя – мое или твое – будет ярче сиять в истории островов Дара. Ты умер милостью королей от моей руки, но сомнения будут преследовать меня до конца жизни.

Я видел, как ты парил в небе, когда удерживал Намена в Дзуди, и как убивал невинных в Диму. Я восхищался твоим мужеством, благородством и верностью и содрогался от жестокости, подозрительности и упрямства. Я смеялся от радости, когда ты качал на руках моего маленького сына в Чарузе, и плакал, когда ты сжег Безупречный город. Я понимаю твою преданность миру, который ты считал идеальным, но должен с сожалением признать, что это не тот мир, где все мы хотели бы жить. Я проглотил обиду, когда ты отказался называть меня братом, и мне пришлось сделать это снова, когда я предал тебя в Рана-Киде. Ты был мне ближе, чем кровный брат, когда надежда на победу оставалась смутной, однако мы не смогли насладиться победой в Пэне. От берегов Волчьей Лапы до небес над Дзуди ты оставил в сердцах людей свой неизгладимый образ.

Ты пронесся по миру как золотая буря. Мой брат, на островах Дара никогда не будет человека, подобного тебе.

Куни стал одним из тех, кто нес гроб с телом Мата. Испачкав лицо пеплом и облачившись в рубище, он прошел с процессией по улицам до места последнего упокоения. Куни горько рыдал – ничего подобного никто раньше не видел.

Улицы Чарузы заполнили цветущие хризантемы. Их аромат был таким сильным, что даже птицы снялись с места и улетели подальше от города.