Олег Авраменко - Власть молнии
Все были поражены тем, как резко изменились намерения Данилы Романовича, который совсем недавно утверждал, что позволить Бату осадить столицу Руси — чистейшее безумие. Оживлённые толки породило и отсутствие на военном совете Давида.
Впрочем, с Карсидаром всё было более или менее ясно — должен же он дать молодой жене возможность излить всю нежность, накопившуюся в сердце за время его отсутствия! А Милке так хотелось показать мужу свою любовь, поведать ему, как долго она за ним плакала, как молилась Богу, чтобы Он охранил её ненаглядное ладо от всевозможных напастей, как умоляла о заступничестве Богородицу, Рождество которой отмечалось сегодня…
Глава XXII
ВЛАСТЬ МОЛНИИ
Лютая стужа сковала всё вокруг, и если жизнь ещё как-то пыталась противостоять наступившим холодам, то неживая природа замерла надолго. До первой оттепели, до весны. Даже могучий Днепр мирно спал, скованный толстым ледяным панцирем. Только лёгкий ветерок, дувший у самой земли, вздымал мелкую позёмку, невидимую в предрассветной мгле.
По льду бежал человек. Бежал, выбиваясь из сил, часто спотыкался, едва не падал. Дышал тяжело, с хрипением. Вырывавшийся изо рта пар мгновенно оседал на его усах и бороде, и без того уже порядком заиндевевших. Изредка бегун позволял себе перейти на шаг, чтобы немного передохнуть. Однако сознание долга гнало его вперёд, и толстый лёд под ногами вновь начинал звонко петь, когда человек бежал, часто спотыкаясь, едва не падая.
Только неверный изменчивый ветерок да песня льда помогали ему ориентироваться. Небо ещё с вечера затянули непроницаемые слоистые облака, сквозь которые не просвечивали ни звёзды, ни луна. Оставшийся далеко позади город также был окутан мраком. Приходилось выбирать направление инстинктивно. Больше всего бегун боялся забрать либо круто влево, либо вправо. Тогда бы он стал передвигаться вдоль русла реки…
Неожиданно звук его шагов сделался глухим, под ногой хрустнула сломанная ветка. Левый берег. Наконец-то!
Человек споткнулся, упал на колени и отрывисто прохрипел:
— Эй!..
Где-то слева в отдалении вспыхнули светляки и быстро метнулись к нему. Раздался дробный перестук конских копыт. Через минуту человека окружили всадники в тёплых меховых одеждах. Один из них спрыгнул с коня, склонился над упавшим и схватил его за плечи. Бегун дико вскрикнул. Остальные всадники поднесли факела поближе. Тогда из мрака проступили их плоские лица с резко выделяющимися скулами, щёлочки-глаза и островерхие шапки. Также стало видно, что в плече бегуна торчит обломанное с двух сторон древко стрелы, прошившей кольчугу насквозь. На ладони татарина, который поддерживал раненого и задел обломок стрелы, застывала его кровь.
Предводитель плосколицых, всадник в огромной меховой шапке, с блестящей нагрудной пластиной, украшенной затейливым узором, нагнулся с лошади и проговорил что-то неразборчивое. Спешившийся слегка встряхнул бегуна и, коверкая слова, спросил:
— Там что в Минкерфан? В Киев?
Раненый застонал, окинул татар мутным взглядом и, с трудом разлепив потрескавшиеся на морозе губы, прошептал:
— Всё… Порешили колдунов. Обоих…
Его сообщение вызвало бурю восторга. Однако старший продолжал допытываться через толмача: как убили? где остальные?
— Остальных… нету. И Серафим погиб, и Клим… Юрий тоже. Всех порубал проклятый колдун Хорсадар. Один я ушёл…
Раненый умолк, его голову окутывал знойным облаком горячечный жар. Но толмач настойчиво требовал: ещё говори, ещё. И он говорил:
— Как и задумали… Им сонного зелья… подсыпали. Они ничего не заподозрили, это не яд. Знать, не почуяли… Потом спать отправились. А нас слуги впустили, ну, мы их всех для начала… чтоб не передумали часом и тревогу не подняли. Этого светловолосого… лекаря Андрея… Дрива… Серафим ножом, прямо в постели… как свинью… Он и не пикнул… Пошли к Хорсадару… Так он спал с женой, ну и… Клим, дурак, в потёмках не разобрал, полоснул её. Она только всхлипнула: «Давидушка…» Тот прямо сбесился, как пёс, даром что сонный… Климку с Серафимом вмиг порешил, за Юрия принялся… Тут я его и достал! В спину под сердце ткнул!.. Он, хоть колдун, а подох…
Раненый совсем обессилел, но толмач не давал ему покоя: как ушёл из Минкерфана? почему ранен? была ли погоня?
— Правда ваша, еле ноги унёс… вон стрелой зацепило… Ох, тяжело мне!.. — Раненый мелко затрясся, как в лихорадке. — Я сказал стражникам у ворот, что к своим суздальцам еду… со срочным поручением от воеводы… Они мне поверили, уже начали открывать ворота… Как вдруг один из них возьми да спроси: «Ты от какого воеводы? От Димитрия?». Я ответил, что да, от Димитрия… Тут я и попался!.. Оказывается, Димитрия нет в городе, он осматривает наружные укрепления… Я не растерялся, сразу припустил коня… проскользнул в щель ворот — и сю… да… к вам… Мне стрелы вслед пустили, в плечо попали, коня ранили… но погоню не послали… Конь мой на льду пал… я пешком побежал… Бегу и думаю: только бы не… сбиться…
Суздалец охнул, улыбнулся и понёс какую-то неразборчивую чепуху. Горячка, наконец, одолела его.
Предводитель отдал отрывистое приказание. Толмач выхватил из-за пояса нож, перевернул раненого, схватил за волосы, оттянул его голову назад и провёл лезвием по горлу. Суздалец забился в предсмертных конвульсиях, но вскоре замер, обмяк, его широко раскрытые глаза остекленели. Предатель сделал своё чёрное дело, татары в нём больше не нуждались. Они не привыкли обременять себя заботой о раненных; тем более им ни к чему лишние хлопоты с бесполезным уже чужаком-урусом.
Покончив с суздальцем, толмач быстро вскочил на лошадь, и небольшой отряд исчез в ночи. А спустя несколько минут на берегу запылал огромный костёр. Затем вспыхнуло пламя уже в отдалении, ещё дальше, ещё и ещё… Целая цепочка огней убегала на северо-восток, неся радостную весть: наёмные колдуны убиты! Ордынцам не угрожает никакое чародейство, можно смело начинать штурм.
И двинулось на приступ огромнейшее войско, какого ещё не видел мир! За конными отрядами следовали пешие, за ними — вновь всадники. Над головами в островерхих шапках пылали факела, поблескивали нагрудные пластины, плыл целый лес копий. Скрипели колёса повозок и «пороков» — огромных стенобитных орудий; ржали кони, громко ревели верблюды — диковинные горбатые животные, которых татары привели из покорённой ими Средней Азии. Стучали по мёрзлой земле подковы и ноги, звенела упряжь, бряцало оружие. Гудели барабаны, выли рога. Весело переговаривались воины. Из уст в уста перелетало одно слово: «Минкерфан! Минкерфан!» Ноги печатали с каждым шагом: Мин-кер-фан! Мин-кер-фан! Сотни тысяч сердец бились в унисон: Мин-кер-фан! Мин-кер-фан! Мин-кер-фан!
