Джон Толкин - Дружество Кольца
— Не тревожьтесь, — сказала Владычица, заметив смущение гостей. — Подумайте лучше о том, что сегодня, впервые за долгое время, вы можете уснуть спокойно.
Едва отзвучали эти слова, спутники почувствовали усталость. Они утомились, словно после долгого допроса, хотя Галадриэль никого ни о чем не спрашивала.
— Ступайте, отдохните, — сказал Келеборн. — Вы проделали трудный путь, и ваши сердца тяготит печаль. О дальнейших планах, каковы бы они ни были, мы поговорим позже. Время на это еще будет.
К великому облегчению хоббитов, им не пришлось ночевать на талане. Эльфы разбили близ фонтана большой шатер, разложили прекрасные мягкие постели и, мелодичными голосами пожелав гостям доброй ночи, удалились. Некоторое время спутники говорили о разном — вспоминали ночь, проведенную на дереве, и переход по Золотому Лесу, делились впечатлениями об эльфийских владыках, но всем им не давало покоя одно и то же. Заговорить первым решился Пиппин.
— Эй, Сэм, — спросил он, — а чего это ты так покраснел? Видать, совесть у тебя не чиста. Надеюсь, ты не затеваешь ничего хуже гнусной покражи моего одеяла?
— Какие тут одеяла… — махнул рукой Сэм, вовсе не настроенный шутить. — Она, Владычица-то, все мое нутро высмотрела. Смотрит и будто бы спрашивает: а что ты, Сэм Гужни, скажешь, ежели я помогу тебе вернуться в Хоббитанию, да еще и славную норку с садиком подарю?
— Хм… интересно… — пробормотал Мерри. — Мне ведь она тоже…
Он замялся, но и так все было ясно. Каждому был предложен выбор: продолжить полный опасностей и ведущий неведомо куда путь или, переложив тяжкую ношу на плечи других, получить взамен то, чего он желал больше всего в жизни.
— А мне еще показалось, что о моем выборе никто не узнает, — промолвил Гимли.
— Странно все это, — сердито заявил Боромир. — Зачем ей, спрашивается, читать наши мысли? Зачем искушать, предлагая то, что она может — или делает вид, будто может, — дать? Я-то, конечно, ничего слушать не стал: воины Минас-Тирит верны своему слову.
Однако что именно предлагала ему Владычица, гондорец так и не сказал. Фродо тоже, хотя его донимали расспросами больше других.
— Она дольше всех удерживала тебя взглядом, Хранитель Кольца, — сказал Боромир. — Уж наверное, неспроста.
— Может быть, — буркнул хоббит. — Знаешь, что-то мне не хочется говорить об этом.
— Дело твое, — согласился Боромир. — Но мне эта эльфийская Владычица подозрительна. Мало ли какие у нее могут быть цели…
— Не говори дурно о Владычице Галадриэли! — оборвал его Арагорн. — Ты берешься судить о том, чего не понимаешь. Ни в ней, не во всей ее державе нет ни крупицы зла, если только это зло не принесет сюда в своем черном сердце какой-нибудь негодяй. И тогда пусть он трепещет, ибо для Владычицы нет тайн. Но нам-то бояться нечего — сегодня я засну спокойно впервые с того времени, как покинул Разлог. Хватит разговоров, не пора ли поспать? Я устал смертельно.
Он бросился на постель и заснул почти мгновенно.
Разговор сошел на нет, и все последовали примеру Арагорна. Спали мирно и крепко, а пробудившись, увидели пробивавшийся под полог шатра солнечный свет и услышали ласковый плеск фонтана.
Спутники провели в Лориэне несколько дней, но сколько именно, никто точно сказать не мог. Большую часть времени светило солнце, и лишь иногда небо проливалось мягким, освежающим дождиком. Воздух был свеж и полон ароматов, словно стояла ранняя весна, однако порой за всем этим чувствовалось глубокое и задумчивое спокойствие зимы. Хоббиты ничего не делали, только ели, пили, спали и гуляли среди деревьев. К Владыке и Владычице их больше не приглашали, а поговорить с эльфами случая почти не выпадало: в городе галадримов мало кто знал Общее Наречие. Халдир попрощался с гостями и вернулся на северную границу, где теперь, после событий в Мории, разместили сильный сторожевой отряд. Леголас в шатре не ночевал: почти все время он проводил на деревьях среди своих сородичей, хотя каждый день навещал спутников и делился с ними новостями. Но вот что удивительно — Леголас часто приглашал с собой Гимли, и гном принимал эти приглашения с охотой.
Что же до остальных, то, собираясь вместе, они все чаще и чаще вспоминали Гэндальфа. Раны заживали, усталость утекала прочь, а боль утраты становилась все острее. Впрочем, о маге скорбели не только спутники. Нередко то с одного, то с другого мэллорна доносилась грустная эльфийская песня, в которой повторялось имя Митрандир — Серый Скиталец, как именовали Гэндальфа в Лориэне. Если рядом случался Леголас, его просили перевести, но эльф всякий раз отказывался: говорил, что от этих песен у него на глаза наворачиваются слезы.
А вот печаль Фродо, неожиданно для него самого, облеклась в робкие, неуверенные слова. Он всегда любил стихи, с удовольствием слушал вирши Бильбо, не говоря уже о прекрасных балладах эльфов Разлога, много знал наизусть, но чтобы сочинять самому — это ему и голову не приходило. Однако стихи сложились сами собой — родились в голове, когда он сидел у фонтана, и показались поначалу даже вполне сносными, хотя, прочитав свое сочинение вслух для Сэма, хоббит нашел, что прекрасные мысли рассыпались, словно пригоршня иссохших листьев.
Бывало, к нам по вечерам
Он заходил на огонек,
А утром, глядь, ушел опять —
Куда ушел, нам невдомек.
А он — на Север и на Юг,
А он — на Запад и Восток,
То по прямой, а то вокруг,
То вверх, то вниз — в драконий лог.
И с каждым, будь то эльф, иль гном,
Зверь, птица, иль другая тварь,
Он говорил на их родном,
На языке, звучавшем встарь.
Он — Трубный Глас, Разящий меч,
И он — Целящая Рука,
И груз не для согбенных плеч
Он нес в обличье старика.
Он был мудрец и весельчак,
Он был гневлив, но справедлив,
И мне не верится никак,
Что ныне он не жив.
На каменном мосту один
Он в Казад-Думе принял бой,
И Ужас Огненных Глубин
На Дно увлек его с собой.
Сэм, однако, придерживался другого мнения.
— Здорово, сударь! — восхищенно воскликнул он. — Этак вы скоро переплюнете и самого господина Бильбо.
— Не думаю, — отозвался Фродо. — Во всяком случае это лучшее, что у меня получилось.
— Так ведь здорово получилось! Только вот на вашем месте я бы добавил пару строк насчет его славных огненных потех. Ну, вроде того…
Любил он гром и блеск шутих
Зеленых, желтых, голубых
И тех, что ливнем с высоты,
Как золотистые цветы.
— Вот ты и добавил. А закончит, может быть, сам Бильбо. Но хватит об этом: только подумаю, каково будет старику узнать о гибели Гэндальфа, сердце кровью обливается.
