Юлиана Суренова - Дорогой сновидений
— Малышка всю жизнь в пустыне и не просто знает ее, но понимает, любит. И, поверь мне, это чувство взаимное, — колдун пристально смотрел прямо в глаза караванщику.
— Что бы там ни было, Мати не может просто так, когда ей того захотелось и лишь потому, что захотелось, покидать тропу, подвергая всех нас опасности!
— Больше она не убежит. Никогда. Но сейчас… Сейчас она должна пройти весь выбранный ей путь до конца. Так нужно, чтобы ее душа обрела уверенность и покой.
Взгляды Шамаша и Атена встретились. Оба собеседника замолчали, напряженно всматриваясь друг в друга, словно стремясь понять, что стоит за всеми произносимыми другим словами.
— Может быть, действительно лучше просто подождать? — переводя взгляд с одного собеседника на другого, спросил Евсей. — Если так нужно…
— Она моя дочь! — резко прервал его Атен. В устремленных на брата глазах горела угроза и властный приказ: "Не вмешивайся!"
— Торговец, будет ошибкой… — начал Шамаш, но хозяин каравана не дал договорить и Ему.
— Она моя дочь! — упрямо повторил он. В этот миг Атен был неспособен прислушиваться к словам, сколь бы мудрыми они ни были, из чьих бы уст ни звучали. Трепетавшая душа не позволяла даже попробовать вникнуть в их смысл. Чувства заглушали голос разума. — Она еще не достигла совершеннолетия! Мне, а не ей решать, какими тропами идти! И я не позволю дочери убегать всякий раз, когда ей в голову придет какая-то очередная причуда, слепо рискуя своей жизнью, не думая ни о себе, ни обо мне, ни о ком! Я сейчас же отправлюсь за ней! И никто меня не остановит. Слышишь, никто!
Колдун вздохнул, недовольно качнул головой.
— Подожди, — он отложил вожжи, зацепил повод за крючок на облучке, а сам спрыгнул в снег. Тихо свистнув, подзывая к себе волка, он повернулся к Атену: — Оставайся с караваном. Я приведу малышку.
— Я с Тобой! — вскинул голову тот. Торговец был полон решимости настаивать на своем, и в этот миг даже все небожители вместе взятые, не смогли бы убедить его остановиться.
— Нет.
— Она моя дочь! — он смело смотрел прямо в глаза богу, готовый встретить и гнев, и ярость, принять любую кару.
— Ты останешься здесь! — Шамаш пронзил хозяина каравана насквозь холодным взглядом, словно, проткнув копьем, пригвоздил к месту.
Атен не мог шевельнуться. Он чувствовал себя так, словно тело отказалось ему подчиняться, превратившись в холодный кусок льда. Лишь когда бог солнца исчез среди снегов, к нему вернулась способность двигаться.
— Вал, мне нужен олень! — он метнулся к оказавшемуся поблизости дозорному.
— Сейчас я оседлаю… — начал тот, но Атен прервал его:
— У меня нет времени ждать. Дай мне своего!
И дозорный, подчиняясь воле хозяина каравана, спрыгнул в снег.
Через миг Атен был уже в седле.
— Евсей…
— И не думай! Я не отпущу тебя одного! — решительно отрезал помощник.
— Это твой выбор, — караванщик был не в силах ни о чем думать, ничего решать. Что-то неведомое, наделенное неимоверной силой гнало его в снежную пустыню, а он даже не пытался сопротивляться этому, не видя смысла. — Догоняй, — и Атен поскакал прочь.
— Вал, — бросив взгляд вслед быстро удалявшемуся брату, Евсей повернулся к дозорному, который поспешно седлал для него оленя, — разбуди Лиса. Он остается за старшего. Объясни ему, что произошло.
— Но я сам ровным счетом ничего не понимаю!
— Не важно. Просто скажи, что Мати ушла в снега, и мы пошли ее искать.
— Здесь безопасное место. Мы могли бы разбить шатер и подождать…
— Да, так и сделайте!…
…- Атен! — Евсей догнав брата, когда последняя из повозок осталась позади.
— По моим подсчетам девочки нет часа два-три, — поспешно заговорил тот. — Караван шел медленно, так что мы с тобой на оленях быстро нагоним упущенное время…
— Ветра нет. Луна яркая, — он огляделся вокруг. — Должны были остаться следы и если мы будем внимательны, то обязательно их найдем.
— Да.
— Не унывай, — Евсей хлопнул Атена по плечу. — Скоро Мати вернется домой! — он ничуть не сомневался, что так оно и будет. Караванщик даже не задумывался над тем, правильно ли они поступают. Наверное, впервые в жизни все сомнения покинули его сердце, душу охватил азарт, чем-то сродни охотничьему. И еще. Он ощущал поразительное единение с братом, когда все их чувства, мысли вдруг стали чем-то целым, неразделимым.
А потом они практически в одно и то же мгновение увидели следы маленьких детских снегоступов, а рядом — размытые отпечатки волчьих лап.
Караванщики понеслись вперед, чувствуя себя окрыленными, думая лишь о том, что цель уже совсем рядом.
И тут перед ними, словно из-под земли возник повелитель небес.
Олени застыли, как вкопанные, опустив головы к земле.
— Кажется, я просил вас остаться, — хмуро глядя на караванщиков, проговорил Шамаш.
— Там моя дочь! — воскликнул караванщик, махнув рукой в сторону терявшихся за горизонтом бесконечных снегов. В его душе, голосе, глазах сквозили нетерпение и злость на весь мир и, прежде всего, на того, кто встал у него на пути.
— Я говорил тебе: с ней ничего не случится. Я сказал, что верну ее в караван. Или тебе мало моего слова?
— Мало! — тот нервно мотнул головой. Его взгляд был прикован к снегам, не видя, не замечая ничего, что было рядом. Он мог думать лишь о том, как бы поскорее высвободиться от опеки бога солнца и продолжить путь.
— Интересная штука получается. Вы верите, когда вам это удобно, но даже не задумываетесь о вере, когда она по какой-то причине вам мешает.
— Шамаш… — с опаской поглядывая то на брата, то на повелителя небес, начал летописец, но умолк, остановленный резким взмахом руки:
— Нет уж! Я скажу все, что думаю по этому поводу…
Он долго что-то говорил, но караванщики не слушали Его. Они не могли. Чувства затуманили разум настолько, что лишили способности не то что воспринимать смысл слов, но даже слышать их.
— Да что с вами происходит! — не выдержав, воскликнул Шамаш.
— Тебе не понять этого! У Тебя никогда не было собственных детей! — сорвалось с губ хозяина каравана. — Ты не знаешь, что это такое — быть отцом! — его слова били, словно хлыстом.
— Атен! — Евсей с ужасом смотрел на брата. — Даже в отчаянии должен быть предел дозволенного…
— Ты зря пытаешься меня разозлить, торговец, — качнул головой бог солнца. В его глазах была боль, но голос продолжал звучать твердо и ровно.
— Уйди с дороги! — сквозь стиснутые зубы прошипел хозяин каравана. Его глаза горели гневом.
— Атен! — на лице его брата отразились муки вновь проснувшихся сомнений. От былой решимости не осталось и следа. — Мы не можем, не должны, ведь Он…
