Кэтрин Куртц - Скорбь Гвиннеда
Таким образом, наследник гвиннедской короны утешал себя мыслями о грядущем воздаянии, мечтательно водя пальцем по ободку бокала. Шум и гомон пиршества едва достигали его, омывая сознание, подобно приливной волне, но ничуть не затрагивая разум, глубоко погруженный в себя самое. Подали новую перемену блюд — жареных лебедей, начиненных орехами и лесными ягодами, во всем великолепии белоснежных перьев, — и мальчик покорно взял свою порцию, мечтая лишь о возможности сбежать отсюда поскорее. Однако вместо того появился новый персонаж — и сердце вмиг сжалось от недобрых предчувствий.
— Ваше королевское величество, ваши высочества, милорды, — провозгласил со всей торжественностью дворецкий, — лорд Манфред Мак-Иннис, граф Кулдский и барон Марлорский.
«Боже правый! — воскликнул про себя Джаван, подобно остальным присутствующим устремляясь взором к темной, закутанной в плащ фигуре старшего брата архиепископа, возникшей на пороге. — Этот-то что здесь делает?»
Манфред с улыбкой сбросил накидку и двинулся по зале, и эта улыбка очень не понравилась Джавану.
По пятам за графом шагал рыцарь в ливрее цветов Мак-Инниса, со шлемом под мышкой, и вид у него был до крайности самодовольный. Замыкал небольшую процессию сын Манфреда Айвер, прыщавый юнец лет двадцати, которого принц возненавидел с первого взгляда, когда тот был в прошлом году впервые представлен ко двору. Джаван с отвращением заметил у Айвера белый рыцарский кушак и золотые шпоры — год назад их еще не было!
Когда Манфред со свитой приблизились к помосту, все разговоры стихли. Хьюберт поднялся с места, едва лишь брат вошел в залу, и незаметно перемещался влево, пока не оказался рядом с креслом Алроя. Он стоял, опираясь унизанной перстнями рукой о спинку, и именно ему, а отнюдь не королю, отвесил свой поклон Манфред Мак-Иннис.
— Я принес вести, которые порадуют всех собравшихся, ваше преосвященство, ваше величество… — С этими словами граф распрямился и вытянул вперед руку, в которой сверкало что-то маленькое, на цепочке. — Можете считать это свадебным подарком лорду Рану и лорду Ричарду, — он еще раз поклонился обеим парам. — Я принес вам распятие, которое еще недавно носил епископ-отступник Элистер Келлен, и счастлив сообщить, что он мертв, как и его сообщник Джебедия Алькарский!
Пирующие радостно загомонили, и за всеобщим возбуждением Джаван с трудом сумел взять себя в руки, чтобы скрыть ужас и отвращение. Алрой не столь хорошо владел собой, и вид у него был донельзя испуганный. Райс-Майкл, который всегда восхищался Джебедией, еще когда тот не ушел с поста главнокомандующего, и вовсе готов был в любой миг разразиться слезами. Как могли они оба погибнуть?! Немыслимо! Наверняка, Манфред лжет.
Но тем временем новоиспеченный граф продолжал рассказ, не забывая должным образом нахваливать своего слугу, и Джаван со страхом осознал, что они все-таки говорят правду. Он даже осмелился, с минуту поколебавшись, прибегнуть к своим недавно обретенным способностям, чтобы удостовериться наверняка. Этот дар — определять истину в речах человека — принадлежал, по словам Тависа, всем Дерини, хотя Элистер Келлен намекал, что дело куда сложнее, и способности Джавана передал ему перед смертью отец, тесно увязав их с очередностью наследования. У него не все вышло, как он задумывал, и Джаван получил доступ к этому дару раньше, чем положено. Сегодня, впервые за все время, он пожалел об этом.
— Перед смертью они успели сразить троих моих рыцарей, а славный сэр Рондел на время упал без чувств, оглушенный, — рассказывал Манфред. — Но он видел епископский перстень на пальце у Келлена.
И точно описал обоих — так что сомнений быть не может.
— Так почему же ты не принес перстень? — требовательно вопросил Хьюберт, с подозрением уставившись на Рондела. — И кстати, почему не привез сами тела?
Рондел, немедленно преисполнившись почтительной угодливости, низко склонился перед архиепископом, прижимая руки к груди.
— Я так и хотел сделать, ваша милость, но уже темнело, а я был совсем один, далеко от друзей. И когда я стал укладывать труп на лошадь — а мне еще пришлось сперва ее поймать, животные словно взбесились от запаха крови! так вот, когда я взвалил первый труп на лошадь, неподалеку послышался шум, и я увидел за деревьями факелы, не меньше дюжины. Уже наступила ночь, я не знал толком ни где я нахожусь, ни что это могут быть за люди, и потому решил, что разумнее будет скрыться, чтобы, по крайней мере, донести вам о случившемся. Кольцо у Келлена мне снять не удалось, а отрезать палец я не успевал, поэтому взял только крест. — Он мотнул подбородком в сторону распятия в руках у Манфреда, которое тот протягивал брату. — Пришлось даже цепь порвать, чтобы снять его.
Хмыкнув, Ран неспешно поднялся и потянулся через голову невесты, чтобы взять крест у Хьюберта, затем раздраженно повертел его на пальце.
— Манфред, это распятие могло принадлежать кому угодно. Откуда ты знаешь, что он говорит правду?
— Так ведь это легко выяснить, разве нет? — отозвался тот без обиды и колебаний. — Пусть его проверят чтением мыслей. Хьюберт, у вас же тут есть цепной Целитель, Ориен, или как его там?..
— Ориэль, — поправил Ран. Он бросил крест на стол, и тот с легким стуком упал прямо перед Алроем, который впился в него взором, точно завороженный. — Но почему бы нам не попробовать моего чтеца? — продолжил регент. — Он, правда, не Целитель, но чтобы читать мысли, это ведь и ни к чему. Он мне очень пригодился в монастыре святого Неота. Но пусть теперь подтвердит свою преданность и выступит перед всеми нами. Что скажете, милорды?
— Он покосился на приятелей.
Возражений не последовало, и Ран подал знак стражнику в дверях:
— Приведи Деклана Кармоди. И не смей говорить ему, в чем дело.
Джаван едва сдержал стон досады, когда стражник удалился, ибо Кармоди, подобно Ориэлю, был из тех Дерини, кого принудили сотрудничать с врагом, угрожая расправой их семьям. У Ориэля в заложниках оставалась жена и новорожденная дочь, у Кармоди — жена и двое детей. В отличие от Целителя, однако, Ран по-прежнему держал своего пленника в цепях: видимо, не слишком доверял ему.
На первый взгляд, впрочем, Кармоди едва ли мог представлять для кого-то угрозу: у него был вид совершенно сломленного человека, несмотря даже на возраст — не больше тридцати, самый расцвет… Но он казался больным и усталым — и Джаван понимал его, потому что сам чувствовал себя не лучше. Когда Дерини, закованного в легкие кандалы, ввели в зал, пленник лишь мельком покосился на Манфреда и двоих рыцарей рядом с ним: как видно, те не вызывали у него особого страха.
