Донован Фрост - Храм ночи
Ройл, вспоминая байки о прошлом Конана, хмыкнул. Очень уж это было похоже на тоску по ушедшей залихватской юности. Когда лихой посвист раздался во второй раз, Конан вздохнул и шумно заворочался. Ройл ухмыльнулся и, забыв о грустных мыслях, припал к мокрой земле, превращаясь в бездушный призрак войны — комок настороженности: лишь слух да зрение, даже дышать перестал.
Папоротники с западной стороны от разлома вздрогнули, с них посыпался целый каскад капель, и раздвинулись, пропуская лошадиную морду. Это не был, конечно, боевой скакун, так себе лошадка, взятая разбойниками прямо от сохи. К тому же она явно проделала немалый путь, тяжело нагруженная какими-то тюками, — тяжело опадающие черные бока блестели от пота и влаги, пропитавшей окружающий лес насквозь. Меж тюков разместился малый с лопатообразной нечесаной бородой, который все прикладывался и прикладывался к кожаной бутыли. Следом показались остальные. Понурые мокрые всадники тщетно кутались в отяжелевшие плащи, стараясь укрыться от всепроникающей сырости, у некоторых поперек седел виднелись перекинутые тюки. На двух лошадях везли освежеванные оленьи туши. Вокруг охотничьих трофеев скакало три или четыре собаки, обнюхивая мох и землю в тех местах, где капала оленья кровь. Лошадям кровавая ноша и шумное лающее сопровождение было явно не по нутру — то и дело они останавливались, но ведущие их под уздцы разбойники добивались покорности, не жалея кнутов, жестоко и быстро.
Наконец на тропу под откосом выехала вся кавалькада. Ройл насчитал два десятка людей.
«Собачки несерьезные, значит — собачки не в счет. Люди… Те, что ведут лошадей и идут пешком, явно местные, деревенские парни. Проводники, охотники, вряд ли они члены шайки, но даже если так — толк от них в схватке малый. А те вот, что на конях, — посерьезнее. И вооружены не кое-как, и под плащами у них, может статься, не одни рубашки. Хотя странно это, в доспехах по лесу с охоты ехать. Или ждут нападения? Кого? Ладно, потом разберем. Сколько их таких? Ага, десяток. Ну, хвала светлым богам — риску никакого».
Седой ветеран для приличия повернулся к Конану, ожидая приказа, но тот, словно ребенок, впервые в жизни побывавший на городской ярмарке и увидевший там заезжих акробатов, разглядывал всадников горящими глазами.
Тогда Ройл слегка откашлялся — внизу замерли и навострили уши собачки, а наверху натянули луки его следопыты, — и уже громко, смачно выругался. Что и послужило сигналом к атаке.
Пропели стрелы. Первый залп собрал обильную жатву, второй был менее удачным. Тем не менее, первые три и задние два седла вмиг опустели, одна из лошадей с громким ржанием рухнула в лужу и билась там, перегораживая проход вперед. Разбойники заголосили, спрыгивая с седел и обнажая клинки. Деревенские попытались порскнуть назад, в чащу, быстро разобрав, откуда бьют лучники, но остальные, матерые, явно приготовились, дорого продать свои жизни.
Конан с ревом вскочил, выволакивая из ножен меч, и заорал — мало не на весь лес:
— Следопыты! Бить стрелами убегающих. С остальными мы сами справимся. Ройл, давай команду гарнизонным тихоходам. Охрана, за мной!
Дальше зазвучали непонятные аквилонцам лязгающие и словно грохочущие броневыми листами слова на одном из северных языков, и король-варвар во главе своего варварского сопровождения обрушился со склона вниз, на тропу. Обрушился буквально — склон был неимоверно крутым, к тому же земля и трава промокли, словно прибрежное дно при морском отливе, так что волна атакующих окунулась в грязь и покатилась прямо на разбойников.
Ни один из ваниров, асиров и киммерийцев не смог удержаться на ногах, но все без исключения остались с оружием в руках. Конан, весь облепленный комьями грязи вскочил на ноги, еле успев перекатиться в сторону от взмаха топора, рванувшегося навстречу катящемуся с горы киммерийцу. Широко расставив ноги на зыбкой почве, Конан косо рубанул мечом не успевшего поднять топор разбойника. Однако в мокрой от грязи ладони варвара рукоять повернулась, и удар клинком пришелся плашмя, но, судя по звуку, сокрушил ребра и отбросил противника с тропы в лужу, где все еще билась раненая лошадь. Тотчас же на месте первого появился новый разбойник, серой тенью метнувшийся к королю, норовя вспороть бок кинжалом.
Однако рывок ретивого лесного сидельца был излишне резок — он подскользнулся, и удар распорол Конану штаны на бедре, обладатель же кинжала буквально налетел на меч, спешившегося на выручку к королю ванира. Конан, которого ванир, заслоняя от следующего разбойника, отшвырнул плечом, оказался в луже и за неимением нового врага точным ударом положил конец мучениям лошади. Неблагодарное животное в последней предсмертной судороге лягнула киммерийца копытом. Среагировать Конан не успел; он только дернулся, перенеся тяжесть тела на другую ногу, и копыто обрушилось в подколенный сгиб. Король рухнул в самую жижу, успев в очередной раз проклясть своего терпеливого к подобным выходкам бога.
Два здоровенных асира, поддерживая за плечи, вытащили своего владыку на сухой пятачок. Схватка, короткая и кровавая, уже кончилась. Сопротивлявшихся разбойников охрана короля порубила на месте, трусливых — положили разведчики Ройла, спокойно, словно на учениях, пускавших стрелу за стрелой в мельтешивших у края леса людей.
— Кром, ты видишь, так бывает всегда! Храбрецов мало — трусов тьма-тьмущая, — пробурчал Конан, освобождаясь от помощи телохранителей и разглядывая дюжину утыканных оперенными древками разбойников поодаль.
Прямо у его ног лежали пятеро порубленных мечами — их руки еще сжимали боевые топоры и кинжалы, а лица носили печать ярости битвы.
— Двенадцать пойдут на корм воронам и волкам. Хотя какой толковый волк не побрезгует этой падалью? Пятеро отправятся в твои, Кром, чертоги… А еще пятеро, — тут Конан помедлил. — Он имел в виду тех, кого выбили из стрел первые, неожиданно ударившие стрелы, — будут тенями блуждать на Серых Равнинах в ожидании, пока не воплотятся здесь, чтобы вновь держать в руках холодную сталь мечей и умереть как воины, или как шакалы…
С возрастом Конан стал несколько сентиментален и все чаще обращался с такими вот патетическими речами к убитым врагам, вызывая немалое удивление и смущение среди просвещенных и весьма циничных хайборийцев. Однако сейчас его окружали не только они. Один из ваниров, как раз тот, что отшвырнул короля, угрюмо произнес, с сожалением трогая большим пальцем зазубрину на лезвии меча:
— А по мне, так всех их пожрет Хресвельг. Мы их хоронить нипочем не станем, хотя следовало бы. Но нет времени. Так что стенать им, тенями, в царстве Хель до самого разрушения мира. И трусам, и героям. Что-то не верится мне, что Великий Имир или его валькирии заглянут так далеко на юг из-за пятерки мертвецов.
