Людмила Минич - Земля вечерних звёзд
А как красивы деревья тин-кос уже сейчас, весной! Всюду еще только вылупились молодые листья, а они уже в цвету. Белая дымка, висящая над этой рощей, – знак расположения духов предков к детям И Лай. Чем раньше появляются цветы на деревьях тин-кос – тем больше благоволение духов. Этой весной цветы тин-кос начали вылупляться из почек не слишком рано и не поздно, в самый раз. Многие деревья уже полностью в цвету, иные – отливают розовым и даже немного сиреневым. Значит, некоторые цветы уже умирают, чтобы дать место другим. В душистом воздухе постоянно кружатся и падают цветочные лепестки священных деревьев. Лепестки устилают землю сплошным слоем, поэтому в роще почти нет зеленой травы. Этот снег начинается ранней весной, когда остальные деревья только пробуждаются от спячки, и заканчивается поздней осенью, когда остальные деревья сбрасывают последние листья и земля готовится к покою.
Тин-кос – странные деревья, их невозможно вырастить, но они сами пускают ростки из своих корней, когда считают нужным. Но это происходит очень редко. Тин-кос – деревья духов, и новые ветви с цветами на них появляются лишь с рождением новых детей в Роду. Но в последнее время ветви тин-кос в роще предков И Лай чаще засыхают, чем расцветают. Женщины как раз прошли около мертвого дерева, и Ак Ми Э вспомнила холодную зимнюю ночь у костра. Когда ушла старуха У Э, последняя ветвь на этом дереве, дававшая лишь чахлые мелкие цветы вот уже несколько лет, после прихода весны осталась такой же корявой и мертвой. И теперь трухлявое дерево рассыпалось почти на глазах, стремясь освободить почву для новых, молодых побегов от корней других тин-кос.
Эта роща существовала с незапамятных времен, наверное, с тех, когда тут появилось гнездо рода И Лай, и две женщины, бредущие неспешно между деревьев, кроме священного трепета, чувствовали легкое жжение в груди, что появлялось у всех, кто приходил сюда с тех пор. Невозможно, подумала Ак Ми Э, погрузившись в сладостный белый сон этой рощи, невозможно уйти отсюда. Ведь это дом. О чем она раньше думала? Как можно все это бросить? Оставить? Уйти? Гордость и жалость к себе затмили ее сердце, раз она придумала такую глупость, и если духи велят ей уйти, они будут правы… Правы, конечно, правы, стучало у нее в висках, только пусть не выгоняют ее отсюда. Теперь она и сама знает то, что хотела спросить. И всего только надо было: просто прийти сюда, а не мучить попусту и себя, и Матушку.
Но теперь поздно сожалеть. Вот они и добрались. Ритуал требовал молчания, лишь вопросы должны были возмущать священную силу рощи духов. Женщины сели под деревом, и Матушка разложила свое богатство: специальную чашу с травами, смешанными с порошком из коры тин-кос, пустую чашу, куда налила воды из глиняного кувшинчика, свежий хлеб, выпеченный рано утром Ак Ми Э, для того чтобы накормить предков, и главное – полотняный плат, расчерченный странными узорами, понятными только Хранительнице.
Ак Ми Э закрыла глаза, храбрость оставила ее, сделалось дурно, тошнота подступала к горлу. Матушка же простерла свою ладонь над чашей с травами и зашептала слова призыва, известные только ей. Довольно долго она повторяла эти слова, и ничего не происходило, но вот, через некоторое время, резкий запах разлился в воздухе, над чашей закурился легкий дымок, руке стало горячо, и Матушка убрала ее, развернув сложенный до того плат. Сладковатый дым лез в ноздри, струйка его над чашей приобрела медовый оттенок, и Матушка приказала, молча, лишь тронув зажмурившуюся Ак Ми Э за плечо: спрашивай, они ждут.
Девушка так и не решилась открыть глаза. Вопрос свой она повторяла про себя постоянно, но сейчас он, как нарочно, сбился в памяти в какие-то одиночные слова, обрывки, и она залепетала, силясь произвести на свет хоть что-то связное, чтобы духи поняли ее. Она, бывшая Хранительница, знает хорошо, как никто другой: какой вопрос задашь, такой ответ и получишь.
– Что я должна делать дальше – уйти или остаться?
«Не то, не то», – лихорадочно пронеслось в голове, и она поправилась.
– Что должна я делать – вернуться обратно в свой род или… уйти из поселка И Лай? И куда мне идти? – поспешно добавила она, боясь, что все испортила. Хотела добавить, еще уточнить, но горло сдавило: все уже сказано.
Она так и сидела, зажмурившись, пока не перестала чувствовать сладковатый запах дыма, и лишь когда даже малейшие следы его развеялись в роще, она открыла глаза. Матушка молча изучала лепестки, упавшие за это время на плат с дерева тин-кос рода Ак Ми Э. Их было совсем немного. Однако когда девушка подняла глаза вверх и нашла свою ветку на родовом дереве, то брови ее поползли вверх от удивления. Ее ветка, еще тонкая и молодая, была облеплена бело-розовой пеной цветов так густо, что коры совсем не видно. Как это может быть? Ведь это знак благословения… Матушка тоже разглядывала ветку Ак Ми Э. Не однажды она приходила этой весной к родовому дереву своей воспитанницы, и каждый раз эта ветвь ее удивляла. Особенно в первый раз. Ак Ми Э не знает, Матушка так и не сказала ей, но этой весной именно ветка Ак Ми Э зацвела первой, бутоны на других ветвях этого дерева еще долго не могли пробудиться от спячки. Но если девушка узнает об этом и спросит, Старшая Хранительница Не сможет ответить ей, почему так случилось. Матушка поспешно опустила глаза на лепестки внизу. Теперь, когда травы в жертвенной чаше догорели, лепестки продолжали кружиться и падать на плат, но она старательно убирала этих непрошеных пришельцев. Все, что духи хотели сказать Ак Ми Э, уже сказано.
Удивительно, но почти все упавшие лепестки оказались белыми, всего несколько Розовых, и, самое странное, лишь один лиловый. А ведь лиловых обычно и бывает больше всего, ведь они покидают старые, увядающие цветы,
– Начало пути, – вдруг сказала Матушка. – Ты в начале пути. Поэтому судьба твоя неясна. Но вот посмотри, – и она указала на один из углов плата, куда упали розовые лепестки тин-кос. – Там зреет твоя судьба, не здесь. – И она махнула рукой в сторону леса, на запад. – А вот, – и она указала на лиловый лепесток, изогнувшийся в том же направлении, – чужой человек. Совсем чужой, но он на твоем пути. Помогает тебе.
Она замолчала, и Ак Ми Э не выдержала:
– А что еще?
– Все, ничего больше, – растерянно произнесла Матушка. – Ничего больше не вижу. Все без толку набросано, словно запутать хотят. Ни матери твоей не вижу, ни отца, ни себя даже. Никого родного рядом с тобой нет, одна ты.
– Видишь, Матушка, – насильно улыбнулась Ак Ми Э, – духи уходить велят. Я так и чувствовала.
И она подсела к Матушке, прижавшись к ней. Та обняла по-матерински нежно, и какое-то время они так и сидели, тесно прижавшись. Только сейчас старая Хранительница поняла, как привыкла она к девушке за все эти годы, точно к дочери. Ведь у нее никогда не было дочери, да и не могло быть, ведь все люди И Лай – ее дети. И только теперь, когда поняла, что девушку навсегда отпустить придется, почувствовала Матушка, что не просто так исчезнет Ак Ми Э, а кусок ее старого сердца с собой унесет.
