Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки
Принц сглотнул. Братья у него были, и немало. Все — жаждущие земель и не страдающие кровной любовью…
— Итак, сэр Асгруд, у вас осталось, этак, секунд сорок пять. Я жду…
Прошло еще десять секунд. Принц успел три раза покрыться потом, который тут же испарялся с пышущего жаром тела. По всей видимости, тело даже лучше разума понимало, что именно грозит неудачнику в случае "неудовлетворительного" ответа. Элоранта наблюдала за ним с презрительной усмешкой, бродящей по поджатым розовым губам. Наконец, принц придумал следующий довод:
— Я сам — прекрасный дровосек и могу заниматься лесозаготовками в ваших лесах.
Как-кап-кап… Где-то в отдалении, за стенами дворца вода падала с крыши городского дома на еще мерзлую весеннюю землю. В комнате же царила мертвенная тишина. Даже топор в руках Амерто перестал покачиваться, поскольку сам палач недоуменно воззрился на принца. На секунду в глазах рубаки даже появилось что-то человеческое, наподобие жалости. Элоранта же просто заинтересованно изучала «экземпляр», причем на лице ее отражалась одна лишь смертельная скука. Наконец, прозвучал ледяной вопрос:
— Неужели, сэр, вы думаете, что в моих, — и на этот раз слово «моих» прозвучало уверенно и грозно. Не оставалось сомнений, что принцесса приняла решение, и решение это незадачливому поклоннику заочно не нравилось, — …лесах мало хороших дровосеков?! И без вас там никак не обойдутся? Вы даже более самонадеянны, чем я осмелилась предположить изначально.
Тишина. Принц считает секунды, ожидая, когда палач потащит его на плаху. Сломан, разбит. Надежды нет. Плечи опущены, глаза смотрят в пол. На голове выступила испарина, а от него самого на милю распространяется мускусный запах. Печальная картина: оказывается, очень легко смешать человеческую суть с пеплом, сделать принца ничем, убить одним только словом. Скука змеей расползалась по разуму принцессы, заставляя ее пылкую натуру искать хоть какой-нибудь способ дать выход бушующим на задворках сознания эмоциям.
Элоранта задумчиво посмотрела на поклонника, потом отвернулась и подошла к зеркалу. Две или три минуты она сосредоточенно изучала свое отражение, будто бы стараясь увидеть в нем нечто большее, нежели простое отражение, потом вновь повернулась к смертнику и чеканным тоном объявила:
— Мое решение таково. Я сохраняю тебе жизнь. Не обольщайся — это похвала не твоей значимости для империи, а бренным останкам твоего ума. Я сохраняю тебе жизнь лишь потому, что ты все-таки ответил внятно на мой вопрос. И этим ответом ты определил свою дальнейшую судьбу до конца жизни: ты больше не принц суверенного Аленгарда, а лесоруб в лесах Иезекиля. С завтрашнего дня ты приступаешь к работе. Платить тебе будут в день смены сезонов, ну а жалование будет составлять, — Элоранта слегка задумалась: выступили редкие, но глубокие морщинки (подумать только, морщинки на лице двадцатидвухлетней девушки!). Однако ее лицо практически в тот же момент разгладилось, и Эл завершила начатую фразу, — …тридцать нарров. И скажи спасибо за такое решение, потому что я могла быть куда менее великодушной. Не правда ли, тяжело встречать новый рассвет, — принцесса сладко улыбнулась, заставив Асгруда передернуться, — …без головы…
Тридцать нарров — стандартное жалование дровосеков-новичков. Едва цех выпускал новоиспеченного подмастерье, тот отправлялся оттачивать свои умения под руководством мастера в одну из многочисленных ремесленных мастерских, например, в упомянутое лесное хозяйство. И тридцать нарров платили в империи именно таким вот начинающим умельцам!
Принц, по всем признакам, был оскорблен и унижен. Принцесса, заметив выражение лица Асгруда, хмуро на него посмотрела и заговорила вновь… Уже не столь миролюбивым тоном:
— Однако, сэр, вы растеряли еще не весь свой гонор. Я не имею ни малейшего представления о том, насколько вы умелы и полезны в действительности. Именно по этой причине я и не собиралась устанавливать вам более высокое жалование. В этом случае через два-три сезона я получила бы отчет мастера с оценкой степени вашего усердия и изменила ваш статус соответственно качеству работы. Однако, — принцесса изогнула бровь и пронзающим взглядом посмотрела на Асгруда, — своим недовольством вы вынудили меня принять более решительные меры. Итак, вы позволили себе, носящему в своих жилах часть императорской крови, пусть и разбавленной, испугаться смерти и справедливого наказания, следовательно, вы заслуживаете наказания и как предатель крови… Принц, вы знаете, как поступают с предателями крови в моей империи?
На этот раз Асгруд задрожал от страха. Предателей выводили на площадь перед дворцом, приковывали к столбу с поперечной балкой и методично втыкали ножи в разные части тела. Сначала протыкали ладони, затем ступни, далее следовали голени, плечи, уши. Дальше — страшнее: объявленному виновным протыкали глаза, потом — пах, далее следовал живот и, наконец, если обвиняемый не успевал к тому времени умереть от боли и ран, сердце.
— Итак, — вновь сладко растягивая фразы в предвкушении чужого страха, промолвила принцесса, — …я выношу приговор. Четыре сезона вы, бывший принц Асгруд, трудитесь без жалования. Вся пища и личные вещи, которые вы приобретете за это время, будут оплачены за счет лесничества, однако, — она вновь протянула, — …позднее вы должны будете отдать накопленные долги. Вы сердитесь? Раздражены? Желаете высказаться? Скорчить одну из своих умильных рожиц? Быть может, мне стоило бы взять вас не в качестве дровосека, а придворного шута? Да-да, одного из тех комедиантов, в которых так любят метать кинжалы слегка подвыпившие высокородные гости… — Вновь сладкая улыбка, — Подумать только, я могла бы даже вызвать вашего отца, чтобы и он посоревновался в метании. Я представляю, сколько радости отразилось бы на его лице в случае попадания. Убить свой позор одним метким броском — это дорогого стоит. Ну, так как, принц Асгруд? Вам есть, что мне сказать?…
Около пяти минут — беспредельно долгий срок — принцесса изучающее смотрела на тридцатилетнего юнца, но тот не поднимал головы, и по всему его облику было предельно ясно, что принц покорился воле госпожи. Удовлетворенно кивнув, Элоранта повернулась к Амерто и удивительно тихим и нежным голосом произнесла:
— Отведите его, пожалуйста, к мастеру Стуржаку, если вас это не затруднит, Амерто. Думаю, он найдет место для бывшего принца.
Палач, подталкивая медленно шествующего "на заклание" поклонника, вышел из комнаты. Соответственно, и сам Асгруд покинул спальню принцессы. В тот же миг раздражение с ее лица ушло, а осталась лишь смертельная грусть и все та же пожирающая душу скука. И еще — болезненное одиночество, отстраненность, пожалуй, даже потерянность. Подойдя к зеркалу, она задумчиво начала расчесывать медного цвета волосы. Попутно принцесса напевала песенку, знакомую ей с детства и терзающую ее вот уже около семи лет:
