Райдо Витич - Обитель Варн
отношусь к тебе очень хорошо, даже люблю, но как сестру, друга. И-и-и…э-э-э…обстоятельства
изменились.
— У тебя появилась другая? — глухо спросила девушка.
— Ну-у…да-а, — Игорь не знал, как объяснить ей мягко, но доходчиво, что их
отношения закончились. Травмировать Алису не хотелось, но и иного выхода не было.
Его больше не прельщала переписка с рядовой, но, учитывая, что она выполняет
гражданский долг и все-таки не чужая ему, почти невеста, и по глупым условностям
он должен хотя бы объясниться с ней.
Алиса видела, что Игорю неуютно: он хочет сказать многое, но не может. Парень то
ли сожалел, что пришлось пойти на столь неприятный разговор, то ли пытался смять
его, закончив побыстрей, и мечтал нажать кнопку выхода, а потом стереть память
видеофона, чтоб ничто никогда не напоминало ему о неприглядном поступке, о
бывшей возлюбленной.
Алисе было больно. Она и сама не понимала, как держится, где находит силы не
сорваться на крик, не уйти в истерику и не облить Игоря потоком обвинений, угроз.
Злость смешивалась в груди с завистью, ненависть смешивалась с любовью и
хотелось с ровнять с грязью эту холеную рожицу возлюбленного, вернуть ему хоть
часть того горя, что он ей причиняет. Мысль вернуть его, надавив на жалость,
отпала сама — какой смысл, если Сталеску еще год служить. Она здесь, он — там.
Она измученная, доведенная службой и служаками до края нервного срыва,
измотанная, похожая на страшный сон в своем выгоревшем топике. Он — такой весь
аккуратный прилизанный, правильный от формы черепа до узла студенческого
галстучка. Его ждут карьера, почет, уважение, стабильность. Ее неизвестность.
Алиса широко улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась несильно натянутой:
— Да, не мучайся ты, я все поняла. Спасибо, правда. Я сама хотела сказать тебе
то же самое, но все как-то откладывалось. А сейчас прямо груз с души свалился. У
меня ведь, как у тебя, изменились обстоятельства — человек появился, любимый.
Предлагает руку, сердце и звание, а я все тяну с ответом. Нехорошо — обещала
тебе, ты ждешь, а я возьму и выйду замуж за другого.
— Уф! — облегчено вздохнул Игорь. — Значит, не обижаешься?
Алису передернуло: `обижаюсь? Да, я завыть готова, а тебя по видеосвязи
придушить и сучку твою! И Анаконду и все отделы, что упекли меня сюда, и
сержанта, которого зубами бы загрызла, только б дали!
Улыбнулась бодрее:
— Конечно, нет. Останемся друзьями. Маме привет, моим — тоже. Делать будет
нечего — звони. Пока. Удачи. Всех благ.
Резко нажала кнопку выхода. Экран погас. Алиса качнулась и рухнула на постель,
уткнулась в подушку, закричала в нее, вымещая боль, что мутила ее разум, жгла
душу, и заколотила кулаками по казенному одеялу: ненавижу, ненавижу, не-на-ави-ижу-у-у!!!!
Люция, услышав крики подруги, вылетела из душевой, не высушив волосы, и застыла
посреди казармы, с ужасом глядя, как Алиса с воем колотит кулаками по подушке и
одеялу.
— Ты…ты чего, а?…Эй, Лиса?! Э!
Алиса резко села и уставилась на Маликову. У той лицо вытянулось от вида
заплаканной Сталеску. Это ж чему нужно случиться, как ее нужно довести, чтоб она
заплакала?
— Умер что ли кто? — спросила с сочувствием, подходя ближе.
— Ага, Игорек, — всхлипнула девушка и скривилась. — Гад, сволочь! Ненавижу!!
Люция побледнела, сообразив, в чем дело, села рядом с Алисой, обняла за плечи,
успокаивая:
— Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка,
не больше, а человек — дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный.
Отставку дал, да? Подружку завел?
— Оставь, — скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.
— Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились,
вторую за год получить, тьфу ты, и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло?
Или сам прорезался?
— Я.
— А-а-а, понятно — ностальжи.
— Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек.
Продекламировать?
— Обойдусь, — поморщилась Маликова. — Мне и Шекспир не нравится, а уж письма
твоего Стрелкова точно не шедевр. Не для моей психики опусы.
— Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.
— От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.
— Но ведь это не правильно, не честно.
— Не смеши ты меня: `честно', `правильно'! Наши вон в академии учатся, по
вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие.
Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам
выжить бы.
— Мы, как животные, — задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.
— В смысле? — нахмурилась Люция. — Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним
странам отправила, да?
— Мы действительно, как животные, — повернулась к ней Сталеску. — Живем на
инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные: поесть, поспать. Ты
когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?
— Давно, — пожала плечами девушка, не понимая, в чем криминал.
— И остальные. Посмотри вокруг.
— Зачем? Когда смотреть-то? Толк? Каждый живет, как может, и выживает, как
умеет.
— Не могу я больше так, не хочу. За что? Нет, ответь — за что нас прессуют? За
то, что шалили? А что, мы кого-то убили? Что-то украли?
— Угу, соцкарты вспомни, — вздохнула Люция. Алиса посмотрела на нее и свесила
голову — да, было дело, вытащили из кейса одноклассника соцкарту. Но ведь
положили на место потом. У Анаконды на спор жетон от домофона вытащили прямо из
кармана, а их поймали. И сколько ни доказывали потом, что без плохого умысла, а
для проверки ловкости это сделали — бесполезно. А потом еще с горя, решив, что
хуже не будет, а лучше наверняка — напились.
А сколько еще безобидных нелепостей было вменено им в вину?
— Не повезло, вот и все. Умнее надо было быть, гибче. Ничего, научимся.
По казарме пошло гулкое эхо шагов — Стокман.
— Принесла нелегкая, — процедила Люция, вставая.
