Брендон Сандерсон - Страхи Стихии в Чёртовой Чаще
— Зачем ты послал нас сюда? — закричала она, вперив взгляд поверх багровых глаз. — Для чего?
Ответа не было. Его не было никогда.
Да, впереди, сквозь ветви деревьев, действительно маячил свет. До границы пристанища оставалось всего несколько метров. Значит, она умрёт в двух шагах от дома, прямо как бабушка.
Страхи прорвали защиту.
Стихия только моргнула, продолжая качать на руках дочь.
Эта ветка… прямо перед ней. Она такая странная. Длинная, тонкая и без листьев. Совсем не похожа на другие ветки. Больше напоминает…
Арбалетную стрелу! Ту самую, которую выстрелила Себруки. Стихия уставилась на сверкающий наконечник.
Серебро.
***Стихия Вер-шинн ворвалась в пристанище через заднюю дверь, таща за собой обезвоженную дочь. Она едва доплелась до кухни и выронила стрелу из поражённой руки.
Кожа на ней стягивалась, а всё тело увядало. Когда вокруг столько Страхов, прорваться без потерь невозможно. Стрела позволила совершить последний отчаянный рывок.
Взгляд заволокло туманом. Из глаз лились слёзы, но, несмотря на них, она чувствовала в глазах такую сухость, будто целый час стояла на ветру. Веки не моргали, губы онемели.
Здесь есть… что? Что я ищу?
Пыль… Ведь так?
Она действовала неосознанно. На подоконнике стоит кувшин с серебром. На случай прорыва колец. Она отвернула крышку онемевшими пальцами. Их вид ужаснул её где-то глубоко внутри.
Умираю. Я умираю.
Зачерпнув кувшином с серебром воду из ведра, Стихия заковыляла к Анне, но, упав перед ней на колени, пролила на пол почти всю серебряную воду. На лицо дочери попало немного.
Прошу тебя, прошу.
Темнота.
***— Мы здесь, чтобы быть сильными, — произнесла бабушка на краю скалы, смотря вниз на прибой. Пряди седых волос развивались на ветру, чем-то напоминая обрывчатые силуэты Страхов.
Она обернулась к Стихии. На её обветренном лице блестели капли воды.
— Нас послал Господь Поднебесный. Это входит в Замысел.
— Удивила! — прошипела она. — Ты в свой поднебесный Замысел что угодно впишешь. Хоть разрушение мира.
— Я не потерплю от тебя богохульства! — голос её хрустел, как щебень под ногами. Она направилась к Стихии. — Ругай Господа сколько угодно, это ничего не изменит. Уильям был глупцом и идиотом. Ты же совсем другая. Мы Первопроходцы. Мы должны уцелеть. Когда-нибудь мы одержим победу над Злом.
Она прошла мимо Стихии. Та ни разу не видела улыбки на устах бабушки со смерти её мужа. Улыбка — пустая трата сил. А любовь… Любовь была уделом тех, кто остался Дома. Тех, кто пал от Зла.
— Со мной дочь, — произнесла Стихия.
Бабушка остановилась.
— Уильям?
— Кто же ещё?
Бабушка не ответила и продолжила движение.
— Ну, где твоё осуждение? — спросила Стихия, сложив на груди руки.
— Довольно! — ответила бабушка. — Мы Первопроходцы. Раз этому суждено случиться, пусть так и будет. Меня больше волнует судьба пристанища и долги перед этими проклятыми бастионами.
«Тут можешь не волноваться», — Стихия думала о убитых ею преступниках. — «Даже ты не осмелилась бы на такое. И подумать бы не смела».
Бабушка, дойдя до кромки леса, строго обернулась на Стихию, потом надела шляпу и шагнула вглубь.
— Мои дети — это мои дети! — прокричала ей вслед Стихия. — И воспитаю их так, как хочу я!
Бабушка скрылась во тьме.
Прошу тебя, пожалуйста.
Как хочу я!
Я тебя не потеряю. Не потеряю…
***Стихия очнулась, жадно хватая ртом воздух. Её пальцы судорожно вцепились в половицы, взгляд направлен в потолок.
Жива. Она была жива!
Перед ней склонился старик Доб, он держал в руках кувшин с пылью. Стихия закашлялась и поднесла к шее пальцы — они были вновь живыми, плоть на них восстановилась. С шеей тоже всё хорошо, только несколько царапин серебра. Кожа повсюду была усыпана остатками потемневшего металла.
— Анна! — воскликнула она и вскочила на ноги.
Девочка лежала на полу у двери. Левый бок, на который пришлось касание Страха, весь потемнел. С лицом всё было более-менее хорошо, а вот рука иссушена полностью, как у скелета. Её ампутируют. Состояние ноги было тоже плохим, но нужно было её обследовать, чтобы сказать точнее.
— Дитя моя, — простонала Стихия, склонившись над дочерью.
Анна дышала. Это было самое главное.
— Я попытался, — сказал Доб. — Но вы уже и так сделали всё, что можно.
— Спасибо, Доб, — ответила Стихия и повернулась к этому старику с высоким лбом и простоватыми глазами.
— Она у вас? — спросил он.
— Что?
— Вашу добычу.
— Я… да, была у меня, но пришлось бросить.
— Будет ещё, — пожав плечами, произнес Доб и поднялся на ноги. — Белый Лис без добычи не останется.
— Давно ты всё знаешь?
— Я, мэм, идиот, — ответил он, — но не дурак.
Он кивнул ей и удалился, как всегда неуклюжим шагом. Стихия поднялась на ноги и, стоная от боли, перенесла дочь на второй этаж, в комнату. Там она провела осмотр.
С ногой всё было не так плохо. Несколько пальцев ампутируют, но ступня восстановится. Левый бок весь почернел, будто обгорел. Со временем кожа станет серой.
Любой с первого взгляда поймёт, что случилось. И мало кто из мужчин пожелает коснуться её, боясь такого «загара». Её жизнь будет омрачена одиночеством.
«Я знаю, каково это», — подумала Стихия, окуная в ведро с водой платок и обтирая им лицо Анны. Проспит весь день, ведь она оказалась лицом лицу со смертью, чуть сама не став Страхом. Тело от такого долго не оправится.
Стихия, как и дочь, была сегодня на пороге смерти. Но ей доводилось бывать там и раньше — спасибо бабушке. Господи, как сильно ненавидела она эту женщину! Но ведь эти тренировки сделали Стихию такой, какой она была. Можно ли испытывать благодарность и ненависть одновременно?
Закончив обтирать дочь, Стихия одела её в мягкую сорочку и оставила в кровати. Рядом, всё ещё в плену снотворного, спала Себруки.
Стихия спустилась в кухню, погруженная в тяжелые мысли. Она упустила наживу. Страхи уже набросились на тело и превратили в пыль. Ей никак не доказать, что это был Честертон.
Стихия облокотилась о кухонный стол, безвольно опустив руки. Хотелось надраться виски и забыть все ужасы этой ночи.
Несколько часов она так и стояла, размышляя. Как расплатиться с Богоградом? Занять денег? У кого же? Тогда может пойти за новым преступником? Но постояльцев было совсем совсем немного. Богоград уже показал ей свои бумаги. День-два он подождет, а потом пристанище перейдёт ему.
