Вероника Иванова - Право быть
Слишком горячий? Сейчас проверим.
Склоняюсь над столом:
— И много денег можно у вас получить за три месяца?
— По десять «орлов» в месяц, если будешь работать исправно, — охотно подыграл мне лысоватый, получив возможность уйти от разговора с предыдущим собеседником. — Самая высокая цена среди всех.
— А что нужно сделать, чтобы к вам попасть? Рекомендации какие, свидетельства нужны?
— Мне довольно посмотреть на человека, чтобы принять решение, — гордо ответил вербовщик.
— Ух и заманчивая же цена! А если… — Наклоняюсь еще ниже, но говорю таким громким шепотом, чтобы меня смогли расслышать все заинтересованные лица: — Если отказаться от пары монет в вашу пользу? Каково будет решение?
— Думаю, ты и сам догадываешься какое.
— Так что, по рукам?
Я протянул ладонь вербовщику. Тот, чуть помедлив, отправил свою руку навстречу моей, но прежде чем наши пальцы смогли встретиться, раздался вопль, в котором слышалась обида маленького ребенка, смешанная с чем-то нечеловеческим:
— Не-э-эт!
Это кричал тот парень, которому снова не повезло. А вслед за криком пришло время действия, которое, мягко говоря, оказалось удивительным.
Ярость любого из нас может изменить до неузнаваемости, причем как украсить, так и изуродовать, но я впервые видел черты, пытавшиеся отразить все возможные чувства. Губы, веки, глаза, брови, подбородок, скулы — все заходило ходуном, причем каждая часть в собственном направлении и в особом ритме, словно человек вдруг утратил власть над своим лицом. Зрелище можно было бы назвать всего лишь неприятным, если бы через пару вдохов к лицевой плоти не присоединились все оставшиеся мышцы долговязого тела, и присутствующие в зале люди не застыли на местах от ужаса и отвращения.
Дерг-дерг-дерг. Разные стороны, одинаково сильные рывки. Связки не выдерживают долго и рвутся, за ними следуют прочие волокна плоти, словно стремящиеся обрести свободу, и на рубахе парня расцветают кровавые розы. Упав еще в самом начале бешеной пляски, он корчится на полу, то ли крича, то ли завывая, но в глухих звуках невозможно разобрать ничего осмысленного, ни одного слова, а я желал бы зажать уши, только бы не слышать то, что колокольным звоном гудит внутри меня.
…почему-за-что-неужели-все-было-зря-я-сделал-все-что-мог-и-остался-ни-с-чем-я-хотел-лишь-быть-свободным-и-стал-свободным-но-все-оказалось-напрасно…
Осколки мыслей, на сей раз не моих, а того человека, что разрывается на части неподалеку от моих ног. Эти мысли отзываются во мне странным гулким эхом, приходят откуда-то изнутри, а не снаружи, как им следовало бы. Они не собираются меня подчинять, они вообще предназначены не для меня, а для кого-то другого, кто по странному стечению обстоятельств занял одно место со мной. Я не понимаю, что происходит, и мне… становится страшно вдвойне, словно я делю с кем-то чувства, свои и его.
Что скажешь, драгоценная?
«Посмотри на его Кружево, но не магическое, а то, что отвечает за разум».
Всполохи белых огней, только не двигающиеся по кругу, как предписано. Такое впечатление, что Кружево разделено на сотни частей, ничем более не связанных друг с другом, и каждый обрывок старается то ли исполнить свое прежнее предназначение самостоятельно, то ли вернуться обратно.
«Вернуться ли?»
Присматриваюсь внимательнее.
Ты права, огоньки разбегаются в стороны. Но как возможно разрушить единое и неделимое Кружево разума?
«Например, поманить свободой каждый из его узелков».
— Удалось оттереть пол?
Знаю, не слишком подходящее приветствие, но желать доброго дня капитану городской стражи, особенно после всего произошедшего, у меня язык не поворачивался.
— Нет. Надо будет снять верхний слой досок, если, конечно, хозяин захочет.
— Может не захотеть?
Капитан с некоторым сожалением вздохнул:
— А зачем? Ему, можно сказать, повезло, есть теперь чем заманивать зевак на кружку эля. Будет показывать въевшуюся в доски кровь и рассказывать, как в его доме умирал покаранный божьим судом убийца.
Ах, вот в чем дело… Стражник по-простецки завидует более удачливому сопернику в войне за кошельки проезжих скотогонов. Смекалисто, ничего не скажешь. Мне бы и в голову не пришло зарабатывать деньги на чужой смерти.
«А ведь это самый простой и самый легкодостижимый заработок», — мечтательно протянула Мантия.
Если убиваешь не сам, тогда конечно.
«Считаешь себя виноватым?»
А кто же тогда виноват, если не я? И дернул же меня фрэлл устроить это глупое представление!
«Зато какой успех».
О да. И похлопывания по плечу, и поздравления, и благодарности — все было в полной мере. Но тот скотогон заслуживал другой смерти. Менее мучительной.
«Ты слишком добр…».
Я слишком ценю свое душевное спокойствие. Или скажешь, смотреть на разрывающееся само собой тело было приятно?
Мантия благоразумно, но ехидно промолчала.
— Именно божьим судом?
— А как же иначе? Ни вы, ни я и пальцем не дотронулись до парня.
— Он не признался в убийстве.
— Разве его признание так уж необходимо? — справедливо заметил капитан. — Сто против одного, именно этот человек совершил убийство, потому что хотел попасть на хорошую работу. А если добавить ко всему еще и туман… Даже у городского главы не было вопросов. Или вы сомневаетесь?
— Нет.
Как я могу сомневаться, если в отличие от стражника и прочих постояльцев гостевого дома слышал отголоски бури, бушующей в сознании умирающего? Да, он убил. Да, у него была веская причина. Да, сил исполнить задуманное ему придал туман. Но кто бы мне объяснил, откуда взялся этот проклятый озерный пришелец?!
Капитан посмотрел в окно.
— Скоро совсем разъяснится.
Да, туманное трехдневье подходит к своему концу. Строго говоря, туман приходит в Элл-Тэйн после полудня первого дня и убирается прочь после полудня третьего, как я успел узнать. Вчера случилось много дурного, слишком много для одного дня. Если и сегодняшнее утро будет омрачено чем-то подобным, я рискую надолго разочароваться в мире и его обитателях.
— Паром скоро прибудет?
— Пара часов. Всего пара часов… — задумчиво повторил стражник.
Пожалуй, понимаю, что его тревожит, я ведь и сам часто царапаю пятки об острое лезвие выбора.
Знаю, о чем вы сейчас думаете, капитан. Ровно сутки назад вы попытались осознать свою сущность, и… у вас это получилось. А минуту спустя приняли то, чем вы являетесь, и продолжать жить прежним порядком кажется вам невыносимым, словно много долгих лет вас заставляли ползать, а теперь вы узнали, что способны ходить. Если бы события, предрешившие нашу встречу, произошли раньше, в пору вашей молодости, вы смогли бы даже научиться бегать, а может, чем фрэлл не шутит, и летать. Конечно, время упущено. Лукавое, жестокое, неумолимое, справедливое время, для капитана городской стражи Элл-Тэйна ты скоро закончишься, но позволь преклонить колено перед твоей мудрой щедростью, позволившей кроту вылезти из норы на свет и увидеть небо!
