Ира Аллор - Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды
— При чем тут… — прошептал Гортхауэр и взвыл, не в состоянии сдержаться: — Ты меня не знаешь, я не тот, нет меня, нет Ортхеннэра, есть Саурон и все… Нет, не говори ничего, я придумаю… я сделаю так, чтобы меня не было, — все равно меня нет, нет… — Майа давился словами, толчками, как кровь из разорванной аорты, выплескивающимися наружу…
— Не надо, Ортхеннэр… Что уж теперь…
— Я отвратителен тебе…
— Ты мой майа, понял? Я тебя таким сотворил, это мне урок — хотя теперь уже без толку…
«Думал, хуже уже не будет — ха, размечтался…» — подумал Мелькор про себя, а вслух сказал:
— Я оставил тебя одного… За боль прости: в том, что возникла эта Бездна, есть и моя вина. Я не сумел оградить тебя, отгородиться… Ничего не смог. Неудачник, неумеха…
— Не говори о себе так! Ты — лучше их всех, просто… ну почему этот мир такой несуразный? Проклятый мир…
— Я думаю, что наша вина тоже в этом есть…
«…Наша…» — От этого слова перехватило дыхание радостью. Неужели?!..
— Мелькор, ты не гонишь меня?
Вала чуть не прыснул. Интересно, куда он его погонит, даже если бы захотел? Сдержав смех, он проговорил:
— Никуда я тебя не гоню. Да и куда ты отсюда денешься? Будешь теперь вечно на мое дивно прекрасное лицо любоваться…
Гортхауэр попытался схватить его руку, прижаться к ней щекой. Застыл.
— А знаешь, — задумчиво произнес Мелькор, — любопытно было бы с твоим девятым поговорить: занятная личность…
— А где его взять — думаешь, он и впрямь застрял в Мандосе?
— Судя по тому, что с ним стало… А у вас крепкая связь была? Она и без колец, как я понял, тоже работала?..
Гортхауэр насторожился. Что задумал любопытный Вала? Впрочем, ради Мелькора он готов был и с Аллором попробовать связаться. Все-таки две эпохи знакомы… Но как не хочется… Даже если такое возможно, услышать о себе немало если не нового, то нелестного майа не слишком хотелось.
— Может, попробуешь?
— Не будет он со мной разговаривать! Я его проклял…
— Извинишься, — тихо, но твердо сказал Вала. — Постарайся, пожалуйста.
— Да зачем он тебе? Какой в этом прок?
— Думаю, никакого. Просто любопытно, и все. Нам это ничем не грозит — дальше некуда. А ему… Это же только разговор — если вообще что-то из этого выйдет и он тебя сразу куда подальше не пошлет… А ведь может и весьма далеко послать — фантазия у него, говоришь, богатая была?
— Хорошо, я попробую, — вздохнул Гортхауэр. — Но это то еще сокровище, предупреждаю.
— Ничего, поглядим, — усмехнулся Вала. Гортхауэр собрал остатки воли, настраиваясь на связь со своим бывшим учеником-слугой…
* * *
Свет в конце тоннеля, в который как-то незаметно перешло жерло Ородруина, становился все ярче — каким-то даже беспощадным. Это — смерть? Что же там, за Гранью? Говорят — вспоминаешь, говорили — узнаёшь… Воспоминаний не осталось — когда все, все помнишь с предельной ясностью, — это уже просто память. Хорошая память. Говорили, ТАМ все забываешь. Где — там? Свет взорвался ослепительно-яркой вспышкой, распавшись осколками всех цветов радуги — мелькнули сияющие зелень и лазурь, блеснул жемчужно-белый, смешавшись с золотым. Что это? Валинор — он знал. Откуда-то. А все краски закрыл собой темный силуэт, он рос, и в нем обозначился вход. Мандос. А, конечно, его проходят все, когда-либо жившие на Арде. Обступила мгла, скорее — полумрак. Он несся сквозь бесконечные арки и коридоры, сквозь сумрачные залы, чьи своды терялись в темной дымке.
Скорость уменьшилась — казалось, его несет течением туда, где была «дверь» — так хотелось это назвать, дать хоть какое-то имя ощущению грани, отделяющей от чего-то иного, прекрасно-неизбежного. Завеса белесой мглы, за которую ои уйдет, чтобы никогда не вернуться. Никогда… Навсегда — но терять нечего, некуда возвращаться, даже если бы захотел — таков путь Младших. Может быть, даже — обдало жаром, безумной надеждой, как будто все посветлело вокруг — вдруг? — она ждет его… «До встречи… За Кругом…» Немыслимо, но… пожалуйста! Впрочем, в любом случае… По крайней мере, он отомстил — и свободен. И они — свободны. Но… не проклинают ли его побратимы за эту свободу? Такую свободу… Такой ценой… Что же, он — эгоист, пусть так и будет. Пусть судят — все.
Вот и они — восемь столбов черного дыма, восемь осколков ночи. Уходят. Не замечают, что ли? Не сказать им уже ничего, не попрощаться. Впереди высокая фигура в стальной короне — Аргор. За ним — остальные. Аргор… А почему он здесь — сейчас? Ждал? И такое — возможно? Догнать. Прибавить шагу — какой еще шаг — здесь? Или — быстрее? Нет здесь времени, нет движений. Залы…
Скорее за ними, успеть попрощаться, успеть попросить прощения… Аргор обернулся, увидел его, махнул рукой — «…да, конечно, я иду…». — Он скользнул за ними в клубящийся «не-свет» — там не было ничего — ни звука, ни цвета — пустота. Но ведь ее можно пройти — не вечна же она, не бесконечна…
Но тусклая мгла не спешит расступаться, она обволакивает, ослепляет, облепляет, словно паутина, — толкнуло, пелена оборвалась, явив перед взглядом… чертоги Мандоса — тот же зал!
Он… вернулся? С какой стати? Кому и зачем его задерживать? Поднялась мутноватой волной злость — терпение никогда не было его основной добродетелью. Надо попытаться — он не может оставаться здесь, не хочет, даже если она не ждет — все равно, то есть не все равно, это просто невыносимо — ведь это все, что оставалось у него все эти тошнотворные годы, — раскаяние и надежда… Удивительная вещь, болезнь, раз заболев которой уже не представляешь, как можно жить без нее… Странно — существовать от встречи до встречи, беспричинно радоваться чему попало (а радоваться, как правило, было нечему), сплетаться мыслями… Горьковатая, безнадежная нежность — и страх. Осознание, резкое и холодное, как удар заклятого клинка: это не может продолжаться долго. Оно пришло сразу — стоило ему хоть чуть-чуть задуматься, подумать: «завтра», и, вспышкой молнии, озноб — призрак бездны — он любит, и это — гибель. Для нее. Ему-то что сделается? Призраки-обольстители… Она казалась другом, хорошим собеседником, он даже — инстинктивно, что ли? — не замечал, что она красива, и своеобразно красива, — а ведь был ценителем, и именно так взглянул на нее впервые, а потом — потом это потеряло всякое значение. Для него, превыше всего ценившего красоту и всех и вся мерявшего этой мерой… Как он не понял сразу? Или — не хотел? Развлечение нашел? Он всегда был эгоистом… Но она — с ней ничего не должно случиться, она должна жить, и что принесет ей призрак? Как защитить — от кого и от чего угодно, и в первую очередь от себя… Тревожно-недоумевающие зеленые глаза, еще недавно — смеющиеся, с льдистыми искорками… «Я только нашла друга…» — Он почувствовал, как запнулась она на этом слове — как будто горло стянуло удавкой… Бежать, теперь — точно, он же был так искушен когда-то в делах любви, — когда было это развлечением, частью светско-житейского карнавала… Он ненавидел себя — люто и презирал — за глупость и слепоту, за нежелание задуматься — вовремя.