Наталья Резанова - Конвоир
– Стреляй! – услышал Тевено.
Самострел был заряжен. Тевено поднял его…
Оскаленная пасть была меньше, чем пасть кутхи, но зубы парда, сомкнувшись на горле Тевено, легко отделили бы голову от тела. И удар лапы мог запросто смести с дороги жалкую помеху. Но страшно было другое. С хищной звериной морды на Тевено смотрели знакомые глаза – серый и карий.
– Стреляй же, дурак! – надрывался Рен.
Тевено, всхлипнув, выронил самострел и кинулся бежать. Это, казалось, вернуло силы и Рену. Оба вылетели из дома и бежали, бежали, как ни приходилось им бежать никогда раньше, чрез спящий поселок, мимо ленивых застав, мимо вырубки, и лишь когда легкие были сожжены, сердца подпирали к глоткам, а над головами сомкнулись кроны деревьев, они повалились на землю.
– Ты почему не стрелял, дубина?
– Я не мог… – сипло выдохнул Тевено. – Не мог. – После паузы добавил: – Он ведь тоже … ничего…
Рен приподнялся, сел. С трудом усмехнулся.
– А я, пожалуй, понял, почему. И гнаться за нами он не будет. Убил бы он нас – вот мороки-то ему было! И ежели попался – тоже бы суматоха поднялась. А тут мы сами сбежали, и головной боли ему от нас никакой.
Тевено тоже сел. Ужас понемногу стал отпускать его.
– Как ты догадался, что он…
– Оборотень? – произнеся слово, Рен машинально сделал охранительный знак. – Когда ты обмолвился про это. – Рен разжал кулак, сжимавший металлический цилиндрик, который Рен каким-то образом умудрился не потерять. – Это, брат, знаешь что такое? Тейглир. Оберег оборотней. Оборотень в любого зверя может превратиться, и в любого человека, но обличье долго сохранять ему трудно, если только тейглира при себе нет. А он шутник – пальцы, понимаешь, упражняет, у всех на виду…
– А ты откуда про это знаешь?
– Я же тебе говорил – есть в наших краях сведущие люди. Многое им про нежитей открыто. К одному такому тебя и поведу, как только чуть развиднеется. А сейчас ночлег надо искать…
Он вскочил, и, поскольку Тевено не следовал его примеру, схватил товарища за руку. Та дрожала.
– Ты что?
– Рен… – только что осенившее Тевено воспоминание лишил его всяческих сил. – Я дал ему слово, что никуда от него не сбегу… Понимаешь – дал слово!
– Ну и что? Кому ты обещался? Человеку. А человека того и нет. Есть нелюдь.
– То-то и оно… Нелюдю нельзя ничего обещать, потому что, если не сдержать слово, он придет за твоей душой.
– Враки! – сердито сказал Рен. – Люди сами себя до смерти запугивают, а на нежить валят. Душа, душа… Ну, зачем оборотню твоя душа? – Чувствуя, что не убедил Тевено, да и сам будучи не слишком убежден, храбро произнес: – А если он по чью душу и явится, так по мою. Ведь это я его обидел.
Неизвестно, верил ли он в то, что говорил, но Тевено удалось как-то справиться с собой. Когда они поплелись дальше, Рен, который, сделав свое отважное заявление, надолго замолк, внезапно сказал:
– А жаль, что он у «красных курток», а не у нас. Цены бы ему в ватаге не было!
Таким образом, Тевено все же не ушел от судьбы, которая, видно, была ему предназначена, и оказался там, куда приятель тянул его с самого начала – у разбойников. Над ватагой стоял Фланнан Одноглазый – тот самый «знающий человек». Что бы не открыл предводителю Рен, Тевено он посоветовал обо всем, что видел, молчать, Бежал и бежал. Как бы Рен ни храбрился, истина была неизменна – чем реже поминалось зло, тем лучше – не услышит. Так Тевено и поступил.
На обоз из Рауди до крепости, с которым должен был идти Орен, разбойники нападать не стали. Но вслед за ним были другие обозы, и другие путники, не охраняемые «красными куртками» . И Тевено ходил вместе со всеми ошаривать повозки, и по праздникам и ярмаркам – высматривать, где что хранится, и кто приехал-выехал, и леса он боялся все меньше, и были у него теперь нож и дубинка, и все было хорошо.
А по осени, когда они с Реном пошли по приказу Фланнана разведывать, как да что, пронесся по деревням слух – обнаружился в крепости, среди самых «красных курток» оборотень. И в день большой осенней ярмарки его будут жечь.
К тому дню, когда друзья добрались до поселка, они уже знали, как было дело. Вот как все произошло, если отбросить подробности, которыми деревенские болтуны расцвечивали рассказ.
«Красные куртки» сошлись в бою с пришлыми, северными ватажниками, набежавшими на деревню Кунгей, что в лощине того же имени. Там, во время жестокой схватки, как говорили, один из пограничников и утратитил человеческое обличье и превратился в страшного черного парда. Разбойники в ужасе бежали, а пограничники тоже ужаснулись, но, едва их мнимый сотоварищ по видимости стал человеком, бросились на него и связали, и увезли в крепость, а там заточили в башню. Но – вот ведь какова хитрость нелюдя! – в башне он опять обернулся пардом и вырвался на свободу, и даже сумел спуститься в кошачьем образе по крепостной стене, той, что ведет к лесу, и почти было удалось ему скрыться, однако люди в цитадели не растерялись, и сбросили на него со стены прочную сеть. И заключили его в клетку, и не сводили с него глаз, и больше оборотень в человека уже не превращался. И дукс приговорил – проклятого нелюдя казнить смертью, какой и надлежит его казнить.
Не все в деревнях верили в этот рассказ, и клялись, что не поверят, покуда собственными глазами не увидят, как оборотня сжигают. Но Тевено и Рена не надо было убеждать в том, что случившееся – правда.
Когда Рен предложил отправиться в поселок, и самим убедиться в этом ( у него язык не повернулся сказать «сходить посмотреть», хотя ничего иного в виду он не имел), он не был уверен, что Тевено согласится. Но тот лишь молча кивнул в ответ.
Они пришли утром, но, можно сказать, опоздали. Рен, конечно, догадывался, что поглазеть на казнь явится много народу, но не предвидел, что так много. Толпа на плошади начала собираться до рассвета, и Тевено с Реном не удалось протолкнуться хоть сколько-то близко к середине. Рен про себя решил – оно, пожалуй, и к лучшему, задавят еще в такой толкотне. И пусть они не увидят всего, что-то да увидят – костер, заготовленный для казни, – аккуратная поленница дров, обложенная вязанками хвороста – был достаточно высок. Пусть место им нашлось только в задних рядах, уже на пустыре между поселком и лесом, но отсюда и уходить удобнее, а это немаловажно.
Люди стояли, ждали, тихо переговаривались между собой. Хвалили дукса, который мог бы устроить казнь в стенах цитадели, не допустив к лицезрению простой люд, дабы не было позора и поношения всему гарнизону. Но ведь оборотень не может считаться настоящим пограничником? И так уж позора нахлебались – «красные куртки», помимо прочего, призваны бороться с нежитью – и вдруг, в их собственных рядах… Нет, публичная казнь должна очистить пограничную стражу и от позорного пятна, и от дальнейших подозрений.
