Владимир Ленский - Странники между мирами
Свет плясал по всему саду. На высоких шестах, установленных среди газонов и над кустами, пылали разноцветные шары. Пятна — красноватые, желтоватые, синеватые — плавали среди танцующих, они то сливались, то расходились в стороны — в зависимости от направления ветра. И точно так же то громче, то тише звучала музыка, так что казалось, будто истинным распорядителем на этом балу является его величество капризный ветер.
И в какой-то миг Адобекк выскочил перед своим племянником из полумрака. Его лицо было вызолочено, вокруг глаз нарисованы ярко-синие круги, губы перечеркивала в середине ярко-красная вертикальная полоса.
— Позвольте, госпожа! — заорал он, хватая Ренье, точно куклу. Он встряхнул племянника и вдруг удивительно ловким движением распустил завязки его одежды. Платье упало к ногам молодого человека грудой бесполезного шелкового хлама, и явился на свет юный мужчина в тугих штанах, в обтягивающей рубашке, с поясом из металлических пластин на тонкой талии.
Адобекк сделал несколько странных па и скрылся за кустами, которые чуть шелестели на ветру, точно противореча общему безумию и преувеличенности: это был тихий, совершенно естественный ночной звук — звук живой, спокойно шевелящейся листвы.
А на Ренье набросились женщины. Одна за другой они появлялись перед ним, и каждая готова была продолжить игру в несуществующую и неосуществимую любовь. Некоторое время Ренье ждал, чтобы они начали зазывать его на танцы, но затем вдруг осознал: пассивная роль закончена.
Он раскинул руки в стороны и пустился в пляс в одиночестве: в этом танце не было места партнеру. Ни мужчина, ни женщина не были нужны этому юному телу, полному жизненных сил, переливающихся через край и готовых расплескаться повсюду, докуда только способны долететь капли, и пасть на любые раскрытые в ожидании губы.
Он мчался по поляне и кричал, задевая распростертыми руками то одного, то другого — и не замечая никого, пока неожиданно не споткнулся и не увидел королеву.
Ее величество усмешливо наблюдала за бесчинствами юного придворного. Ренье покачнулся, растерянно оглянулся в поисках опоры — и растянулся прямо под ноги ее величеству.
Он увидел длинные ступни, пальцы с кольцом на мизинце. Королева была босая! Ренье зажмурился на миг, слезы потекли из его глаз — он был переполнен.
— Встаньте, — послышался женский голос, самый желанный, самый волнующий из всех возможных на свете.
Ренье кое-как поднялся. По его щекам ползли разноцветные потеки — косметика размазалась.
— Не угодно ли вам танцевать со мной? — продолжал голос.
Ренье позволил себе осторожно подсмотреть за королевой — и увидел ясно очерченный контур темной розы на гладкой щеке. При сиянии золотистого фонаря, под которым они стояли, роза чуть заметно мерцала.
Теплая рука сжала его пальцы, вторая властно положила ладонь Ренье себе на талию. Ренье чуть помедлил, сбрасывая с ног туфли, а затем потянул королеву на себя и с изумлением ощутил, как она с готовностью подчиняется ему. Медленно, а затем все быстрее они закружили посреди поляны. Ее величество была очень чуткой. Она идеально слушалась партнера и всегда угадывала каждую новую фигуру танца, изобретаемого на ходу.
Вокруг вертелись другие пары, чуть поодаль взрывались шутихи, и неожиданно Ренье увидел прямо перед собой высокий фонтан. Мощная струя лупила прямо в ночное небо, и внутри спрессованной воды плясали многоцветные огни, плененные стихией и вполне счастливые своей участью. С веселой яростью яркие краски переливались в воде, рассыпались брызгами и еще какое-то время, угасая, мерцали в траве — пока их не растаптывали ноги танцующих; прыгали на их одежду, на волосы, на перстни, стекали по лицам.
Повинуясь странному порыву, Ренье покрепче сжал талию эльфийской королевы и вместе с нею прыгнул в фонтан. Высоко над их головами взметнулась струя, чтобы миг спустя обрушиться и утопить обоих в пестром море раздробленных капель и осыпавшихся звезд.
* * *
Подобные знаки внимания имели бы чрезвычайно далеко идущие последствия, будь они оказаны молодому человеку какой-нибудь другой дамой, не королевой. Но коль скоро речь шла о королеве, они значили очень немногое: таков был ее способ испытывать людей. Тем не менее сделалось очевидно, что ее величество нашла нового придворного из окружения Талиессина интересным.
Ренье не мог поверить случившемуся. Как у него хватило нахальства танцевать с королевой да еще затащить ее в фонтан? Как он решился на переодевание в женский наряд? Но самым удивительным было то, что дядя Адобекк оказался прав — ему все это простили, более того, сочли подобное поведение не только допустимым, но и естественным — едва ли не рекомендуемым.
Один только Адобекк не выказывал удовлетворения.
— Слабоватое начало, — подытожил он, когда они возвратились в дом конюшего и устроились на просторной кухне в ожидании, пока прислуга устроит для них умывание и подготовит свежую одежду.
Адобекк развалился на скамейке, под тазами и сковородами, висящими на стене. Медная посуда была начищена и сверкала, и почти такого же цвета было круглое лицо королевского конюшего: разгоряченное, блестящее от пота, побагровевшее в тепле после целой ночи беготни, танцев и манящей близости женщин.
Ренье стоял перед ним, машинально теребя края рукавов. Он не понимал, чем так недоволен дядя.
— Я сделал все, как вы велели, — напомнил молодой человек.
— Ты был растерян! — фыркал Адобекк. — Не ты владел костюмом, но костюм вел тебя — а это недопустимо! Или ты хочешь, чтобы обстоятельства взяли над тобой верх? Ты должен в точности сознавать, чего желаешь добиться, коль скоро вздумал облачиться женщиной!
— Я вздумал? — пробормотал Ренье, сбитый с толку.
— Ну а кто же? — Адобекк уставился на него с негодованием. — По-твоему, это была моя идея? Даже и думать о таком забудь. Отныне все идеи — только твои, даже те, которые были моими...
Ренье уселся рядом. Адобекк покосился на него и чуть отодвинулся.
— В целом недурно, — заключил конюший, — хоть в этом и нет твоей заслуги. В другой раз отнесись к таким вещам посерьезнее.
Талиессин, хоть и не был на этом балу (он далеко не всегда принимал участие в развлечениях «большого двора»), отлично знал о случившемся. Несколько дней он, впрочем, помалкивал, лишь время от времени бросал на Ренье удивленно-насмешливые взгляды, и молодой человек уж думал, что принц никак не выскажется по поводу галантной дерзости своего приближенного. Однако Ренье плохо знал Талиессина, если надеялся на то, что ухаживание за королевой сойдет ему с рук.
Дождавшись, чтобы в саду «малого двора» оказалось как можно больше людей — все четверо «спутников принца» (таков был их официальный статус), двое учителей, а также по случаю несколько слуг, — Талиессин подозвал к себе Ренье и торжественно преподнес ему куклу.
