Дмитрий Скирюк - Руны судьбы
— Я не могу тебе сказать, — проговорил он наконец. — Пойми, но... я не могу. Просто поверь мне. Я ни на кого не работаю. Я ничего и никому не обещал, и тот человек тут не при чём. И знаешь, что... Тебе лучше забыть, что ты вообще его видела.
— В чём дело? — Марта переменилась в лице. — Тебе кто-то угрожает?
— Нет.
— Что ты замыслил?
— Марта, послушай... мне скоро нужно будет уехать.
— Золтан...
— Постой! — Хагг выставил перед собой ладони, не давая ей вставить и слова. — Я ничего не стану объяснять. Поверь мне только — это важно. Важно для жизни... одного человека. Я вернусь и всё объясню.
Та помрачнела.
— Как всегда, — с горечью сказала она и закусила губу. — Ох, Золтан, Золтан... Ты неисправим. Быть может, ты всё-таки мне скажешь, что... Кто на этот раз?
Золтан помолчал, потом решился.
— Лис, — ответил он.
— Боже мой! — Марта побледнела, поднесла ладонь к губам. — Золтан, нет! Только не его. Он-то кому помешал? Зачем ты так?
Золтан поморщился.
— Я же говорил, что ты не поймёшь, — разочарованно сказал он и махнул рукой. — Кому он помешал, ты спрашиваешь? Да никому, и в то же время — всем сразу. Сам по себе он, может быть, и не опасен, но найдутся такие, которые захотят его использовать.
Знаешь, я подумал, прежде чем за это взяться. Хорошо подумал. Не хотел соглашаться и не согласился. Но если я за это дело не возьмусь, возьмётся кто-нибудь другой, желающие найдутся. И этот другой с ним разговаривать уже не будет. Понимаешь?
— А ты?
— А я — буду, — мрачно пообещал он. — Ещё как буду. Те, другие прикончили бы его без разговоров. Я знаю дюжину рубак, которые за деньги мать родную прирежут, не то что какого-то травника. Гнусные же времена настали, ох и гнусные...
При этих словах Марта скептически хмыкнула. Золтан кивнул, как будто угадал невысказанную ею мысль:
— Да, я тоже думаю, что этот номер не пройдёт — Лисёнок сделает их только так, хоть вместе, хоть поодиночке. Впрочем, я не знаю, но если меч ещё с ним... Но тогда за ним начнётся настоящая охота. Ты понимаешь, что это значит?
Марта кивнула и долго молчала, собираясь с мыслями. В пустой каморке воцарилась тишина, лишь где-то глубоко в бревенчатой стене слышалось зловещее «тик-тик» жука-точильщика.
— Лисёнок... — наконец произнесла она. — Столько лет прошло, он давно уже взрослый, а ты всё по привычке зовёшь его так... — Марта посмотрела мужу в глаза. — Золтан, почему? Что происходит? Ты ведь не убьёшь его? Ну, скажи, что не убьёшь! Ведь не убьёшь?
— Оборвать бы тебе уши, да жаль — не поможет, — со вздохом посетовал Хагг, повернулся к столу и одним движением руки смёл с карты все флажки. Посмотрел на один, случайно там оставшийся, аккуратно выдернул его и присовокупил к остальным.
Почему-то после этого объяснений больше не потребовалось. Марте этого хватило.
— Я ничего не слышала, — сказала она, вставая и расправляя складки юбки. — Ты ничего не говорил. Меня здесь не было.
Золтан улыбнулся уголками губ, шагнул к ней и обнял.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Уезжай отсюда.
* * *То, что у него над головой слышны шаги, Фриц осознал не сразу. По правде говоря, проснулся он от холода — каминная труба, к которой он завёл привычку прислоняться по ночам, теперь была холодной. Через косые реечные жалюзи на слуховом окне сочился серый утренний свет. Фриц поёжился, отодвинулся подальше от остывших кирпичей, и тут вдруг распознал тот непонятный звук, который доносился сверху. Распознал и заоглядывался суматошно, прикидывая, где здесь лучше будет спрятаться. Первым, что ему попалось на глаза, был кинжал, лежавший рядом; Фриц схватил его и, скомкав одеяло, на карачках перебрался за трубу, туда, где под неровным черепичным скатом крыши до сих пор таилась тень. Там он и затаился, выставив перед собой кинжал на уровне груди, как это делали знакомые мальчишки возрастом постарше, когда хотели порисоваться перед такими же огольцами с соседней улицы.
Шаги на крыше не казались осторожными, наоборот — звучали тихо и легко. Кто-то шёл по самому коньку и шёл очень уверенно. Фриц спросонья даже не сразу понял, что это именно шаги, и принял их за шум дождя. Сам дождь уже давно кончился, даже крыша просохла. Некоторое время наверху царила тишина, пришелец деловито чем-то пошуршал и стал со стуком что-то разбирать. Дальше — больше: «крышеход» вдруг стал насвистывать немелодично, но с задором нечто среднее между «Ах, мой милый Августин» и «Полюбила Марта брадобрея». Тут уж Фриц совсем растерялся, так не походило это на облаву. Стражники, во-первых бы поднялись снизу, через дверь, а во-вторых не ползали б по крыше в одиночку, распевая песенки. Нет, стражники вломились бы, как минимум, втроём, ругаясь, в середине дня. А этот...
Меж тем свист прекратился. «Этот» осторожно сполз по крыше вниз и принялся ковыряться в решётчатых ставнях слухового окна. С третьей или четвёртой попытки створка поддалась, и чердак залило светом. Заплясала пыль, насыпанные шлак и мусор захрустели под подошвами. Фриц за трубой напрягся словно сжатая пружина, хотя с трудом представлял, что будет делать, если его обнаружат.
— Так-так, — бормотал человек, болтая сам с собой, приблизился к трубе и с лёгким скрежетом пошевелил расшатанные кирпичи. — Что у нас тут? Ага. Угу. Ну, ясно.
Под ногой пришельца что-то треснуло. Фриц похолодел: то была забытая им миска.
— Эй, а это что? — тот тоже разглядел свою находку. — Тарелка? Хм... Ещё одна... И свеча... Повисла пауза.
— Эй, кто здесь?
Фриц прижался к стенке, сжимая в потном кулаке; кинжал. Хруст шлака приближался. Ещё мгновение — и Фриц смог разглядеть пришедшего.
А разглядев, едва не закричал от радости.
Только у одного человека в городе была такая худющая фигура и такой носатый профиль. Это был Гюнтер-трубочист. Фриц знал его едва ли не с пелёнок — кто ж не знает Гюнтера! Да и сам Гюнтер, не особенно любивший повозиться с детворой, почему-то будто бы держал над Фридрихом какую-то опеку. Захаживал к ним в дом, бесплатно чистил им камин и даже угощал порой его с друзьями всяческими сладостями, если был при деньгах. В глубине души Фриц считал его почти что другом, и забыл о нём сейчас лишь потому, что разница в возрасте была меж ними слишком велика.
Гюнтер был не единственным, но, пожалуй, самым лучшим трубочистом Гаммельна. Одетый во всё чёрное, худой и угловатый; его частенько можно было видеть на макушках крыш, где он чистил дымоходы, заменял черепицу и чинил поломанные флюгера. Злые языки утверждали, что он и живёт где-то на крышах, таскает из каминных труб коптящиеся там окорока и сыр, а вниз спускается затем лишь только, чтоб поесть, а особенно злые — что он и сам порою подрабатывает флюгером на городской ратуше. Последнее было не больше чем шуткой, хотя фигура человека в полный рост на шпиле башни городского магистрата и впрямь имела с Гюнтером некоторое сходство (особенно нос). Работу свою он делал споро и в короткий срок, вот только почему-то брать учеников отказывался наотрез. «Молод я ещё», — обычно отвечал на это он. Правда, к Фрицу присматривался: маленького роста, юркий словно ящерица, тот вполне годился Гюнтеру в ученики.
