Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола
Он пробежал ещё немного и был вынужден остановиться. Тело обдало таким жаром, что княжич невольно попятился, мокрая одежда запарила, обжигая кожу. Неужели дальше не пробиться? Ведь вон уже она, старая высохшая липа, вернее, оставшаяся от неё часть ствола, а ветви и крона уже давно обломаны ветрами и временем. Туда огонь, кажется, не добрался, кругом камни и лужайка зелёной травы, потому что из чрева земли пробивается холодный родник. Дым застилает островок, и не видно, есть ли там дитя. Но пройти туда невозможно от уже сгоревших деревьев, превратившихся в обугленные столбы, готовые в любой миг упасть. От горящих стволов пышет таким жаром, что впору жарить мясо на вертеле. Назад тоже не уйти: там, где он только что прошёл, встала сплошная стена огня. Рарог снова закашлялся, одежда почти высохла, и рукава рубахи теперь мало помогали. Сейчас бы в ручей окунуться, но до него шагов десять сплошных пылающих углей. Совсем рядом одно дерево угрожающе наклонилось в его сторону, а другое упало, взметнув россыпи блестящих искр. Точно такие завихрения оставались на огненной дорожке, которую разравнивал отец Ведамир перед хождением по ней босиком в праздник Купалы… «Я же не раз ходил по углям, — вспомнил Рарог, — пройду и сейчас!» И княжич побежал, вздымая босыми ногами столбы искр и пепла. Деревья падали, а Рарог бежал. То ли ночное сидение под дубом с завязанными очами и нынешнее испытание, то ли запах гари и вид пламени пробудили до необычайной ясности далёкие воспоминания детства. Рарогу казалось, что его снова несёт на руках по пылающему Гам-граду сильный воин, а вокруг горят не деревья и кусты, а терема и конюшни. Огонь вокруг, огонь под ногами, кажется, даже внутри, главное — не споткнуться и не упасть. Он всё-таки упал, но уже в воду ручья, прохлады которой даже не почувствовал, а только горячечную боль в обожжённом теле. Добрался почти ползком по ручью, скользя на обросших зеленью камнях до зелёного островка, но не сразу нашёл малыша. Маленький, испуганный, он забился под вымытые дождями корни высохшей липы и уже не плакал, а только всхлипывал, но был жив. Рарог прижал маленькое тельце к себе. Он не замечал саднящих ожогов и порезов, а только ощущал, как бьётся в нём испуганное сердечко дитяти. Княжич долго сидел, держа дитятко на руках, поливая водой и защищая его своим телом, и не сразу заметил, что ветер поменялся. Он дул теперь снова от Священной рощи к морю.
— Чудно, — вымолвил потрескавшимися от жары устами княжич. И вдруг явственно ощутил на себе пристальный взгляд, и голос отца Ведамира спросил: «Отчего нынче переменился ветер?»
Рарог стоял под Священным дубом. Весь ещё в синяках, ссадинах, с обгоревшими бровями и волосами на голове, но в чистой расшитой рубахе, перехваченной поясом, и портах. Рядом с ним стояли отец Ведамир и дядька Добромысл. Они творили благодарственную молитву богу Прави и Огнебогу-Сварожичу за чудесное спасение княжича и сохранение жизни маленького сына огнищан. Потом взрослые повернулись к нему, и волхв, положив длань на плечо княжича, весомо произнёс:
— Ты сотворил сей огненный переход не от каменной гряды к ручью, через пылающий лес, а от своего детства, через огонь и смерть, к взрослой жизни. Ибо принять решение спасти другую жизнь, жертвуя своим животом, надлежало только тебе самому. И тот, кто не задумываясь ни на миг, проходит огненный путь, тот становится настоящим воином по сути своей, а не по возрасту или званию. Нынче ты доказал, что крепок не токмо телом, но и духом, а огнебожьи отметины Сварожича — то особый знак, от угольев пылающих добрая сталь только крепчает! — улыбнулся Ведамир.
— Тебе ещё нет пятнадцати, — отозвался дядька Добромысл, — однако клятвой воинской ты Перуну уже присягнул. Пришла пора воинского пострига!
Дядька Добромысл остро отточенным ножом живо обрил княжичу голову, оставив посредине только чуб.
— Ну вот, — молвил он, любуясь своей работой, — теперь все будут видеть, что ты Рарожич. Посему я рад нынче вручить тебе отцовский меч. Прими, Рарог, клинок Годослава, носи его с честью, как отец носил! — И князь протянул племяннику меч в ножнах. Подрагивающими от волнения руками княжич принял драгоценный клинок, обнажил полированное лезвие, которое заиграло на солнце огненными бликами, и приложился к нему устами у рукояти там, где красовался сокол и руна рода «R».
— Клянусь Перуну, богу Прави, стоять за справедливость! — взволнованно воскликнул княжич.
— Отныне ты воин, — весомо и торжественно молвил отец Ведамир. — Крепко держи клятву, данную Перуну. Неси имя своё по жизни с честью, не предавай, не злобствуй, не юли, не лги и не завидуй! Всегда гляди прямо в лик опасности, и бог Род-Сварожич в образе сокола непременно придёт на помощь тебе! Ибо сокол — священная птица, он живёт и сражается только по Прави, он не ястреб какой, что может закогтить добычу хитростью и коварством, главное оружие сокола в быстроте и мощи удара!
А когда они уже шли по тропе обратно и Рарог, опоясанный мечом, с гордостью придерживал рукоять у левого бока, дядька, вздохнув, сказал:
— Что ж, Рарог, коль стал мужем, знать, пришла пора исполнять обещание, данное немецкому королю: жениться на принцессе франков. Так-то, брат! Дочь мне поведала, — повернулся Добромысл к волхву, — что Людовик сызнова армию собирает, вроде глинян с некоторыми племенами ободритскими за то, что они Гам-град опять порушили, наказать хочет. Будет ли когда — нибудь мир на этой земле?
— А как дочь твоя, Добромысл, ладно ли живут они с принцем франкским? — спросил волхв.
— Живут, — неопределённо махнув рукой, нерадостно ответил князь. — Недавно приезжала погостить и внуков показать, — голос его чуть дрогнул. — Лопочут по-немецки, муж не дозволяет словенской речи учить. Одно слово — чужие! Дочери по их закону веру латинскую пришлось принять. Не могу зреть, — с болью вымолвил князь, — как кровь родная онемечивается, а поделать-то ничего не могу! В самое сердце, супостаты, ранили! Душу наизнанку выворотили!
— Дядя, как это муж не велит детям по-словенски речь? — вмешался в разговор Рарог. — Тогда и я своей жене не дозволю на немецком со мной говорить, пусть нашей речи обучается!
Старый волхв и князь с улыбкой переглянулись. Дядька одобрительно похлопал Рарога по плечу.
— Слышу слова не отрока, но мужа ободритского!
Прошло несколько летКнязь Рарог в полном воинском облачении с болотным мечом на боку стоял перед своей храброй дружиной под княжеским штандартом: белым соколом на красном поле. С непокрытой бритой головы Рарога ниспадала длинная прядь волос, — признак знатности рода у всех варягов-руси. Справа от князя, чуть ниже, стояли его младшие братья, также в кольчугах, со щитами и мечами.
