Сара Зеттел - Наследие чародея
— Лисица!
Калами сдавил в кулаке пучок рыжих волос. Он не учел Лисицу, когда рисовал свою карту. Ему вспомнилось, как она лизнула лицо Бриджит в своем логове. Наверняка она что-то такое сделала с ней… Возможно, усилила ее способность видеть. Но зачем? Неужели для того, чтобы навредить? А ее нежелание отдавать ему Бриджит — лишь уловка, чтобы рассеять его подозрения? Если так то это сработало лучше некуда.
— Итак, — пробормотал Калами, — твой подарок кусается А когда он сожрет нас всех, ты захочешь взять его назад. Так?
Ответа не последовало. И не последует, пока он здесь. Его время при дворе истекло, это ясно. Если потребуется, Медеан пошлет своего чародея на плаху. Но он расправится с ней раньше. Потому что завладеет ее драгоценной Бриджит. Раз та не хочет служить любя, будет служить, корчась от боли. Разные есть способы.
Но здесь этим заниматься нельзя. Эта комната больше не может служить ни убежищем, ни рабочим кабинетом. Не без сожаления Калами достал из другого сундука заплечный мешок и зимнюю одежду, сшитую из овечьих, тюленьих и оленьих шкур. Затем из-под кровати были извлечены лыжи и длинный шест. Настало время для последней перемены, и теперь ему предстоит обернуться тем, кто он есть на самом деле. После сегодняшней ночи все иллюзии исчезнут, останется одна только голая правда.
Часть этой правды заключалась в том, что жизни Медеан и Бриджит давно уже у него в руках. Просто они пока не знают об этом.
Калами принялся за сборы. Все, что он извлекал из сундуков и не мог взять с собой, отправлялось в огонь. Не задумываясь Калами избавился от дворцовой одежды. Действовать приходилось быстро и бесшумно: совершенно незачем привлекать внимание солдата, которого Чадек оставил на страже возле двери.
Наконец Калами туго завязал мешок и закинул его на спину. Придворная маска исчезла без следа. Если бы кто-нибудь увидел Калами сейчас, то наверняка принял бы за крестьянина. На нем была шуба из нестриженой овчины мехом внутрь, сапоги из тюленьей кожи защищали от холода ступни, а штаны из оленьей шкуры, перевязанные шнурками из сухожилий, закрывали ноги от лодыжки до бедра. Белый шелковый платок призван был защитить от ветра лицо.
Они обо всем забыли, эти ленивые праздные людишки за каменными стенами. Они разучились противостоять холоду и попросту от него прятались. Но он не забыл, не разучился. Он родился на настоящем Севере, и этот бесконечный снег не заставит его сидеть в четырех стенах.
Калами подхватил лыжи, шест, моток веревки и тихонько выбрался на заваленный снегом балкон. Тоненький серп восковой луны сиял кристально чистым светом, а холодный ветер уронил на ресницы Калами лишь несколько отдельных снежинок. Калами крепко привязал конец веревки к перилам, после чего метнул свой шест вниз, в сугроб: он почти на всю длину погрузился в снег. Так Калами выяснил то, что хотел. Если бы он вздумал выбраться на улицу в сапогах, то беспомощно барахтался бы в снегу. Калами ремешками пристегнул лыжи к сапогам, затем неуклюже перенес через перила сначала одну ногу, потом другую. Шерстяные рукавицы защищали пальцы как от трения о веревку, так и от холода, поэтому он мог спускаться на землю медленно, не спеша.
Мягко приземлившись в сугроб, Калами отвязал веревку от пояса. Никто не приказал ему остановиться. Никто не видел его побега. Они все сидели за своими портьерами, строя планы и плетя интриги. В такую ночь никто из них не высунет на улицу и носа.
Калами хотелось смеяться. Отталкиваясь от земли то одним, то другим концом шеста, он заскользил по снегу на деревянных лыжах с легкостью, немыслимой для движения по твердой земле.
О, конечно, даже в лунном свете любой, кто приглядится, увидит, в какую он ушел сторону. Но сколько времени потребуется для того, чтобы смастерить подобное приспособление и снарядить погоню? Снег слишком глубок для лошадей, а оленей здесь не держали: олени — это для крестьян или туукосцев. Крепостного вала вокруг дворца тоже не было. На этом настоял дед Медеан. Это ведь дворец, а не крепость, сказал он. И отстроил Выштавос как символ защищенности и спокойствия империи, которая не боится вторжения врагов. Если бы не кичливая самоуверенность этого правителя, путь Калами могла бы преградить сторожевая вышка с лучником. Но поскольку обстоятельства сложились иначе, путь его был чист, ветер свистел в ушах, а лыжи скрипели по снегу.
Калами улыбнулся под шелковой маской, и ночь поглотила его.
Глава 17
Когда слуги препроводили Микеля в его покои, они обнаружили там Ананду. Она стояла возле очага, ее роскошное церемониальное платье и императорская корона сияли в нежных лепестках пламени.
— Благодарю вас, — произнесла Ананда, когда обескураженные люди упали на колени. Все, кроме Микеля. Его, как всегда, рассеянный и отсутствующий взгляд беспокойно метался по комнате туда-сюда в вечных бесплодных поисках. — Все свободны. Я сама уложу мужа в постель.
Но старший слуга, на чье особое положение указывали золотой воротничок и пояс, нарушив правила придворного этикета, встал в присутствии императрицы. Он не был похож на тех нахалов, которые мучили Микеля в Портретном зале, это был настоящий слуга — верный и преданный своему императору.
«И следовательно, склонный думать обо мне самое худшее, поскольку во мне он видит причину всех бед — и своих, и своего господина».
— Простите, Ваше Императорское Величество, — возразил слуга, — но это невозможно.
— Ты станешь спорить со своей императрицей? — Ананда грозно сдвинула брови и гордо выпрямилась.
— Никогда в жизни. — Слуга потупил взгляд. — Но я принес клятву верности Ее Величеству вдовствующей императрице, и покуда не пройдет болезнь императора, не могу ее ослушаться.
В Ананде еще теплилась надежда на удачу. Если этот человек действительно таков, каким кажется, — верный своему императору, но обманутый лживыми сказками императрицы, — все еще может удаться: ибо разве может он не желать скорейшего освобождения Микеля?
— Так возрадуйся, добрый человек. Боги услышали наши молитвы в этот святой день. Они сказали мне, как можно исцелить императора.
Челюсти слуги некоторое время задумчиво шевелились. Затем он произнес:
— Как бы ни хотелось мне в это поверить, Ваше Императорское Величество, я ничего не могу сделать без приказа Ее Величества вдовствующей императрицы.
Ну разумеется. Взгляд Ананды упал на распростертых слуг: все они как один думают, будто «болезнь» императора — ее рук дело.
И если не сработает то, что она сейчас скажет, — она погибла. Когда Ананда сидела здесь, в темноте, и ждала, к ней пришло понимание того, что ей мешает. То, что прежде сохраняло ей жизнь, стало теперь ловушкой. Щиты превратились в тюремные стены. Это ложь отделяла ее сейчас от Микеля. И только правда позволит ей быть рядом с ним.
