Александра Верёвкина - Осколки вечности
— Но я не хочу детей, — почти закричала я, отчетливо представляя каждую деталь нашего эфемерного завтра, столь фатально описанного чуждыми словами. — Мне никто кроме тебя не нужен!
— Нужен, — резко поднялся на локтях Майнер, попутно хватая мою челюсть двумя пальцами. — Нужен, — натянуто повторил он, терзая мои искрящиеся слезами глаза гипнотическим взглядом. — Не спорь с тем, кто дожил почти до вековой отметки. Я захотел семью еще в семнадцать и продолжаю неровно дышать при виде детей и по сей день. Ты не знаешь, каково это, чувствовать себя тупиковой ветвью развития. Сила, выносливость, ум, здоровье — есть все задатки, а шанса ни одного! Я мертв, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет нам обоим.
Я обиженно отвернулась к стене, игнорируя настойчивые попытки парня приковать мое внимание к жестокому, безжалостному, исконно бесстрастному лицу, не выражающему никаких эмоций. Зачем вообще завела этот разговор, ненормальная?! Что ожидала услышать? 'Я так люблю тебя, моя сладкая, что, не задумываясь, обращу! Мы разделим вечность пополам' и бла-бла-бла вплоть до самой мелодрамотичности?
Если честно, именно таких душещипательных речей я от него ждала в действительности. Неважно, осуществимы ли они в реальности или нет. Столь некстати захотелось избитой романтики…
— Не гневайся, о, муза моей черствой души! — принялся кривляться Джей на все лады, быстро-быстро смахивая злые слезы с моих щек подушечками пальцев. — Я не хотел тебя расстраивать, случайно вышло. Давай отсрочим этот разговор, а потом как-нибудь вместе выведем формулу отношений человека и вампира. Ты ведь понимаешь, что я тоже не в восторге от такого финала, верно?
Я всхлипнула в ответ, ненавидя себя за чрезмерную чувствительность, и спешно скрылась от чудовищности бренного мира в горячих мужских объятиях, наливающих тело мерным спокойствием.
— Вот так, моя девочка, — одобрительно зашептал он, ласково приглаживая мои влажные волосы. — Все у нас будет хорошо, не сомневайся. Как насчет обсуждения 'завтрака'? Кого станем тащить в дом? Блондинку, брюнетку, рыженькую, худую, полную, чертовски сексуальную?
— Я тебе дам, сексуальную! — возмущенно заворчала я, принимая правила заданной игры для отвлечения мыслей. — Жажду видеть здесь крокодилоподобную бабищу весом в центнер с паклей вместо волос, подушкой безопасности на месте груди и приплюснутым носом-картошкой величиной с кулак!
— О-о, какая ты суровая, — монотонно запричитал Майнер, очевидно, очень натуралистично представляя себе описанную мной нимфу. — Мои трапезы превратятся в кошмар! Каждый подход, как раунд в сумо, сытым из борьбы выйдет победитель. На такой диете я не протяну и месяца, обещай изредка баловать меня длинноногими пончиками!
— Нахал, — любовно припечатала я, зачарованно изучая пальчиками поверхность маняще гладкой, рельефной и притягательной груди. — Я подхожу под твои представления о длинноногих пончиках?
— Нисколечко, — задорно показал мне язык сей эталон несерьезности. — Ты мой возбуждающий вкусовые рецепторы торт со взбитыми сливками и клубникой. Много не съешь, зато получишь колоссальное удовольствие!
Емкое сравнение вызвало во мне блаженное мурчание, поэтому следующий вопрос не подразумевал под собой рассудительного ответа.
— Почему ты не кусаешься? Нет, я поняла, что это неприятно, вот только неясно, в чем именно заключается отвращение?
— В боли, — задумчиво пояснил Джей, усердно двигая нижней челюстью. — Пробовала когда-нибудь грызть грецкие орехи зубами? Малоприятное занятие, к концу которого резцы начинает сводить судорогой. Вот и с надкусыванием кожи точно также. Волокна, ткани, мышцы, сухожилия — все это еще нужно умудриться порвать, разрушить и разрезать, дабы добраться до сладкой крови. В итоге прилагаешь максимум усилий ради скудного эффекта, лезвиями-то орудовать проще. Ну и сбрасывать со счетов факт неосторожности тоже не следует. Я до одури боялся зацепить яремную вену, когда кусал тебя. И не смотри на меня так, — завел он осуждающую пластинку, замечая появившийся в моих глазах огонек при одном лишь упоминании сего пьянящего момента. — Да, это было невероятно! Но каждый раз мы так делать не станем. Не хочу видеть на тебе уродливые шрамы в виде собственного неряшливого прикуса.
Я решила согласиться с доводами зазнайки, а после вернуться к захватывающему диалогу, когда парень без зазрения совести отнял у меня инициативу и задал свой вопрос, больше похожий на просьбу.
— Расскажи о своей болезни. Я имею в виду аутизм. Чем он был вызван?
Вот спасибо тебе, дорогой папочка! Успел просветить моего парня по части медкарты! И почему родители пожизненно раздувают из мухи слона? Что за дурацкая тяга, ей богу!
— Нет у меня никакого аутизма, — обиженно надув губки, пробурчала я. — Были симптомы, но диагноз так и не поставили. Просто, ты наверняка и сам заметил, я немножечко не от мира сего, а в детстве вообще вела себя странно. Могла неделями не разговаривать, передвигалась по дому, как тень, в садике ни с кем не играла, сидела в углу комнаты и рисовала. Меня раздражали игрушки, я любила лишь карандаши. Меловые, восковые, грифельные, угольные…А они, как назло, всегда пачкались, поэтому выглядела я жутко. Руки, лицо, одежда повсеместно запачканы разноцветными пятнами. Особой аккуратностью я раньше не отличалась. О детской жестокости, думаю, говорить тут излишне. Одногодки меня ненавидели со страшной силой, дразнили уродкой и чумазиной. Я как-то не особо расстраивалась, попросту не обращала на них внимание. Их бесила подобная толерантность, в особенности же моя либеральность злила одну девочку, без понятия как ее звали… Как сейчас помню, это был мой пятый день рождения, родители накупили кучу сладостей, пригласили целый дом детей, ни одного из которых я не знала. По-моему, созвали всю улицу. В числе приглашенных оказалась и та девочка. Кукольное платьице, картинные кудряшки, по-взрослому накрашенные ресницы…своей улыбкой она напоминала мне Джокера. Да, я уже тогда любила комиксы и души не чаяла в Бэтмене. Мне всегда хотелось, чтобы он прилетел посреди ночи в наш дом, забрался в мою комнату, картинно взмахнул плащом и попросил отправиться вместе с ним в долгое и опасное приключение. Наивная дурочка, что тут еще скажешь, хотя отчасти с тобой я познакомилась именно так. Ну так вот, возвращаясь к празднованию дня рождения взрослой не по годам Астрид Уоррен. Обрядили меня, как рождественскую елку. Для солидности облили духами и пустили к гостям. Скука была смертная. В Барби я никогда не играла, Кена считала смазливым балбесом, кукольные домики нагоняли тоску и ассоциировались с психушкой Аркхэм*. Забившись в дальний угол гостиной, я от нечего делать принялась пересчитывать людей, как вдруг ко мне подошла эта девочка и предложила подняться наверх. Мол, поиграем, порисуем, в общем, повеселимся на славу. И я пошла, показала ей свою комнату, продемонстрировала рисунки, достала карандаши…Закончилось все очень плохо. Она стала смеяться над Бэтменом, обзывать его крючконосым и толстозадым, разорвала на мелкие кусочки один из моих набросков, над которым я работала больше полугода, затем схватила карандаши и разрисовала мне лицо, сказав, что так я выгляжу более привлекательно, а после выстригла на макушке два пучка волос, оставив нечто наподобие ушек летучей мыши. Я не кричала, не вырывалась, даже не плакала, и к тому времени, как наверх с расспросами поднялись родители, вообще перестала разговаривать. Вплоть до нового года я, по словам мамы, не произнесла ни звука. После беспорядка, учиненного агрессивной выскочкой, обзавелась привычкой трижды на дню расставлять вещи во всем доме по своим местам, прятала рисунки и комиксы то в холодильник, то в сушку для белья, и рисовала жуткие абстракции. Сначала мной занялся психолог, затем и психиатр, но общаться им приходилось в основном с родителями. Я-то усердно молчала. Из этого состояния меня вывел папа. На праздник он вместо костюма Санта-Клауса вырядился Бэтменом, ночью зашел в мою комнату, сел на кровать и попросил помощи. Вроде плащ у него прохудился или что-то вроде того, теперь и не вспомнить. Я видела только глаза. Блестящие, глубокие, карие и такие любимые, что сердце просто останавливалось. И неожиданно расплакалась, попутно высказав супергерою, как я считала, наболевшее. Что меня никто не любит, я некрасивая и чуднáя, ну и далее по списку. Следом еще несколько лет групповых занятий у психолога, на которых меня учили откровенности, сосредоточенности и уверенности в себе. Хотя с этим лучше справлялась Чейз. Мы сблизились в школе, стали практически не разлей вода. И если бы не она… — я махнула рукой и сверилась с реакцией Джея, искренне надеясь, что не ввергла его своим путанным рассказом в состояние затяжной комы.
