Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
— Выигрыш в проигрыше… — он откинулся на спинку кресла. — Ты прав. Но так сокрушительно — она не проиграет.
— Вы уверены?
— Я знаю.
— Вы надеетесь, — шаги Альдрема отдалились к выходу. — Осторожнее, хозяин. В любой игре порой стоит на чуточку прерваться, иначе это не очень хорошо заканчивается. Помните, ладно?
Он вопросительно изогнул бровь, но дверь уже затворилась.
Что ж, этап почти завершён. Осталось лишь дождаться продолжения… тут он и узнает, по какому варианту побежит развитие событий.
Единый план хорош. Но рано или поздно настаёт пора, когда ты ставишь кого-то перед выбором, и этот выбор имеет больше, чем два решения, а за развилкой одного выбора расползаются ниточками дороги, ведущие к выборам следующим. И надо учесть их все — или хотя бы возможно большее их количество. Этим и определяется талант кукловода: взглянуть с разных сторон, разными глазами, взвесить, учесть, сопоставить… и не допускать, чтобы любое принятое решение каким-то образом не было тобой предусмотрено.
Выбор… Продолжить или поставить точку?
Прижав ладони к вискам, он прикрыл глаза:
— Помоги тебе Богини, девочка.
Глава восемнадцатая
Там, где кончается тьма
— Вы уверены, что они не бросятся…
— В погоню? На Пустошь? Ночью?
— Мда, глупость сказала…
— С кем не бывает, — дружелюбно улыбнулся Найж. Бело-радужный свет играл на его лице: маленький костерок разжёг альв. Из пустоты. В воздухе. Светлые язычки плясали в паре вершков над колючками вереска.
"Поджигать ничего не стоит: после себя мы должны оставить всё тем же, чем оно было прежде, — заметив удивлённый Ташин взгляд, непреклонно произнёс он. — Пустошь не потерпит изменений в себе".
Сейчас альв сидел по ту сторону костерка и вертел в руках благополучно извлечённый ножик, Алексас, подперев рукой подбородок, внимательно наблюдал за процессом Ташиного излечения, ну а Найж, стоя на коленях, в данный момент изучал рану. Таша смотрела, как кончики пальцев чародея легонько скользят по коже, и ничего не чувствовала: анестезирующее заклятие надёжно лишило раненую ногу возможности каких-либо ощущений.
— Никаких осложнений вроде яда нет, — сказал альв.
— Вроде бы, — согласился Найж, накрывая рану ладонью: золотистое сияние с внутренней стороны мягко просветило пальцы чародея алым.
— А те девочки, — нервно сказала Таша, — которых вы увели… Кайя и Лайя… где они?
— Минутку… ага, — сияние померкло, и чародей убрал руку, приглядываясь к тонкому белому рубцу, — вот порядок. Девочки? Я пристроил их к одной моей знакомой. Ткачихе. Конечно, не самая лучшая работа, но человек она надёжный: привыкнет, полюбит да не хуже матери за ними присмотрит.
— Хорошо, если так, — Таша несколько недоверчиво взглянула на затянувшуюся рану, — а это… всё? Залечено?
— Я всё же кое-что смыслю в чародействе, — чуть укоризненно заметил Найж, поднимаясь с колен. — Еды никто, конечно же, прихватить не удосужился?
— С тебя и "дракона" хватит, — хмыкнул Алексас. — Как всегда, впрочем.
— Что верно, то верно, — покладисто подтвердил Найж. Украдкой взглянул на альва. — Ручаюсь, что кое-кто думает: "В нашей компании спиртное не должно действовать на меня, а в итоге почти чистым спиртом питается и не пьянеет какой-то… человек".
— Что я думаю, мало кого касается, — нарочито безразлично бросил тот.
— А вот наше высочество, — подумав, добавил Найж, — накормить чем-нибудь не мешало бы.
— Я не хочу есть.
Чародей прислушался:
— Кажется, твой желудок утверждает обратное.
— Я же сказала, не хочу.
— Оставьте её, — лениво приказал альв. — Девочка только что пережила первое убийство. При этом все немного нервничают.
Таша вздрогнула, точно от пощёчины, — а он…
…наблюдал.
— Это ведь важнейший ритуал в жизни, — как ни в чём не бывало продолжил альв, — наряду с первым поцелуем и первой брачной ночью.
— И получением первого боевого клинка, — довольно-таки нервно добавил Алексас.
— И первой активированной пентаграммой, — в голосе Найжа прозвучала сладкая ностальгическая нотка.
— Ну, почему бы и нет. Не будем ущемлять женщин в правах: они же тоже получают клинки и активируют пентаграммы… тем более что наше высочество страшно такого ущемления не любит, — альв неторопливо откинулся на вереск спиной назад. — Предлагаю всем поспать. Завтра нам предстоит нелёгкий путь.
— Предположим, я согласен, что, если нас будут искать — никому и в голову не придёт, что найдутся идиоты, способные свернуть с тропы и заночевать на Пустоши, — сказал Найж, следуя его примеру, — но мы-то сами выход к тропе найдём?
В ответ он удостоился взгляда, который отдалённо напоминал снисходительно-уничижительный. Таша под таким взглядом уже спешила бы отползти подальше — но у чародея, судя по всему, за годы общения с альвом выработался глазной иммунитет.
— О, только не начинай знакомые песни о том, что ты Перворожденный. И не надо в меня глазками стрелять, — невозмутимо пожал плечами Найж. — Я же просто спросил… чтобы разговор поддержать.
— Разговорчивый ты наш, — ядовито пропел альв, прикрывая глаза. Костерок медленно истаял в воздухе.
Таша откинулась на вереск. Забавно, конечно, что легли они почти идеально-ровным крестом…
Она посмотрела в небо. Звёзд не было. Небесная чернота была идеальной: абсолютная тьма — будто явившаяся из пропасти в её душе.
В чём искать смысл, когда мир разбивается вдребезги? Когда теряешь всё, когда растворяются иллюзии и исчезают мечты? И стоит ли тогда вообще чувствовать? Так ли уж это страшно и не намного ли проще — просто не помнить, не ощущать и не думать? Атрофировать чувства, идти по жизни в сладком пустотелом забвении себя; перестать ощущать прикосновение ветра, тепло солнца, вкус хлеба; просто жить ежеминутным сейчас, не задумываясь о том, что будешь делать потом — ведь мысли о том, что будет, непременно влекут за собой мысли о том, что было…
…так ли уж это страшно — жить с заледеневшим сердцем?
Она лежала во тьме, и в этой тьме слышались странные шепотки.
…ты потеряла мать…
…ты потеряла сестру…
…ты потеряла его…
…ты совершила убийство…
…ты убила их всех.
Без тебя мне — лишь тьма, лишь померкшие тускло огни. Но могу ли тебя я вернуть? Ты в иные подался края…
Строки всплыли в памяти. Успевшие забыться строки, ждавшие своего часа.
У неё не осталось ничего: только тьма, только кровь — родных, любимых, чужая…
Кровь на её руках.
