Джо Аберкромби - Красная Страна
— Пять! — крикнул Савиан, переходя от одного окна к другому, откладывая один арбалет и поднимая второй. Услышал, как стрелы защелкали в раму позади, одна закрутилась в темноте комнаты. Он поднял арбалет, поймал темную фигуру на фоне огня, почувствовал выстрел, и наемник отшатнулся назад и опрокинулся в пламя. И даже в этом шуме Савиан слышал, как тот кричит, сгорая.
Он скользнул вниз к стене под окном. Увидел, как над ним влетела стрела и задрожала в балке. На миг его сразил кашель, ему удалось его унять, дыхание скрежетало и жгло вокруг ребер, жаля плоть. Топоры в дверь, он слышал, как они стучали. Пришлось оставить это Ламбу. Единственный из живых людей, кому он мог доверить эту задачу. Он услышал голоса позади, тихие, но он их слышал. Поднялся на ноги и отбежал к задней стене, поднимая охотничий лук, не было времени застегивать колчан, он засунул его за ремень.
Он сделал долгий хрипящий вдох, удержался от кашля и сдержал его, взял стрелу, натянул тетиву, одним движением высунул кончик лука перед ставнями и открыл их, встал, наклонился наружу и медленно выдавил воздух через сжатые губы.
Люди склонились к земле в тенях у низа задней стены. Один посмотрел вверх широко раскрытыми глазами на круглом лице, и Савиан выстрелил в его открытый рот не более, чем с двух шагов. Поставил следующую стрелу. Он видел, как свет блеснул на наконечнике стрелы лучника, который сделал то же. Выстрелил ему в грудь. Достал следующую стрелу. Увидел, как быстро пробегает человек. Подстрелил и его, и увидел, как тот рухнул в снег. Хруст шагов по снегу, последний из них убежал. Савиан прицелился и выстрелил ему в спину, тот пополз, захныкал и закашлял, Савиан наложил стрелу и выстрелил в него второй раз, локтями закрыл ставни и снова вдохнул.
Его настиг кашель, и он стоял, содрогаясь, напротив стены. Он слышал рев внизу, лязг стали, брань, грохот, удары, звуки борьбы.
Спотыкаясь, он снова дошел до переднего окна, натянул тетиву, увидел двух мужиков, спешащих к двери, застрелил одного в лицо, и ноги того подкосились. Другой затормозил и поспешно отбежал в сторону. Стрелы застучали по фасаду здания, когда Савиан увернулся.
Треск, и ставни в заднем окне распахнулись, показывая квадрат ночного неба. Савиан увидел руку на подоконнике, выпустил лук из рук и схватил, пробегая, булаву, качая ее низко и быстро, чтобы не попасть по стропилам, и ударил ей по голове в шлеме, когда та показалась, отправив кого-то падать в ночь.
Он повернулся, черная фигура появилась в окне — человек скользнул в мансарду, с ножом в зубах. Савиан прыгнул на него, но рукоять булавы отскочила от его плеча, и они схватились, боролись и рычали друг на друга. Савиан почувствовал жжение в кишках, отступил к стене, потянулся к ножу на поясе. Он видел половину рычащего лица наемника, освещенного огнем, и ударил по ней, взрезая ее, черная плоть свисала с головы, когда тот спотыкаясь метался по мансарде. Савиан бросился ему наперерез, упал на него, утащил вниз и ударил, кашлянул и бил, пока тот не прекратил двигаться; он стоял на коленях на нем, каждый кашель отзывался болью в раненных кишках.
Внизу раздался булькающий крик, и Савиан услышал, как кто-то визжит: «Нет! Нет! Нет!», отчаянно плача, и услышал ворчание Ламба: «Да, уебок!». Два тяжелых удара, затем долгая тишина.
Ламб внизу издал что-то типа стона, потом снова грохот, словно он кого-то пинал.
— Ты как? — крикнул он, его собственный голос звучал тяжело и странно.
— Все еще дышу! — донесся голос Ламба, еще более странный. — Ты?
— Подцепил царапину. — Савиан убрал руку от татуированного живота, кровь там блестела черным. Много крови.
Он хотел бы поговорить с Корлин последний раз. Сказать ей все те вещи, о которых думаешь, но никогда не говоришь, потому что их тяжело сказать, и после еще будет время. Как горд он был тем, кем она стала. Как бы гордилась ее мать. Продолжать бой. Он поморщился. Или, может быть, сдать бой, ведь жизнь лишь одна, и разве хочется, оглянувшись, видеть только кровь на руках?
Но было поздно говорить ей что-то. Он выбрал путь, и здесь он заканчивался. Они устроили неплохое представление, как все говорили. Что-то хорошее, что-то плохое, гордость и стыд, как у большинства. Он, кашляя, прополз вперед, взял один из арбалетов и начал натягивать тетиву клейкими от крови руками. Чертовы руки. Нет в них силы, которая была когда-то.
Он встал перед окном, люди там все еще двигались, и лачуга, в которую он швырнул лампу, теперь была объята ревущим пламенем, и он заорал в ночь.
— Это все на что вы способны?
— К несчастью для вас, — донесся голос Коски, — нет!
Что-то заискрилось и зашипело в темноте, и последовала вспышка, как днем.
Раздался шум, подобный голосу Бога, который, как говорят писания, сравнял дерзкий город Немай одним лишь шепотом. Джубаир убрал руки от ушей, в них все еще звенело, и покосился на форт, когда удушающий дым начал рассеиваться.
Зданию был причинен большой ущерб. Были дыры размером с палец, и с кулак, и с голову, разрушившие стены нижнего этажа. Половина верхнего этажа покинула мир, расщепленные доски тлели, три расколотых балки все еще цеплялись друг за друга в одном углу, как напоминание о форме, которая была раньше. Потом раздался треск, и половина крыши упала, куски дранки застучали по земле.
— Впечатляет, — сказал Брачио.
— Запряженная молния, — прошептал Джубаир, хмуро глядя на латунную трубу. Она почти соскочила со своего лафета от силы взрыва, и сейчас косо стояла на нем, дым все еще мягко выходил из ее почерневшего жерла. — Такая мощь должна принадлежать лишь Богу.
Он почувствовал руку Коски на плече.
— И все же Он дает ее нам взаймы, чтобы мы сделали Его работу. Возьмите людей туда и найдите двух этих ублюдков.
— Контус мне нужен живым! — бросил Лорсен.
— Если это возможно. — Старик наклонился ближе, чтобы прошептать. — Но мертвым тоже хорошо.
Джубаир кивнул. Он уже давно пришел к выводу, что Бог иногда говорит устами Никомо Коски. Непривлекательный пророк, как кто-то мог бы сказать, — вероломный, попирающий законы, розовый пьяница, который за всю его длинную жизнь не произносил слова молитвы — но с первого взгляда, как Джубаир увидел его в битве, и понял, что тот не ведает страха, он чувствовал в нем осколок божественного. Определенно, он ходил в тени Бога, как Пророк Кхалюль, который прошел сквозь дождь стрел с одной лишь верой, защищающей его, и вышел нетронутым, и таким образом заставил императора гурков дать обещание и смириться перед Всемогущим.
— Вы трое, — сказал он, указав пальцем на людей, — по моему сигналу идите в дверь. Вы трое, идите со мной.
