Джуд Деверо - Рыцарь
– И пусть тот, кто возьмется выполнять обязанности повитухи, хорошенько вымоет руки! И еще – ты должен выстроить замок в Торнвике и оставить записи, в которых было бы сказано, что именно ты спроектировал его! Надо, чтобы сведения об этом сохранились в истории!
Улыбаясь, он спросил:
– И больше ничего? Тогда тебе придется остаться здесь, а то я все забуду!
– Я бы и осталась, – прошептала Дуглесс. – Только не могу! Не подаришь ли свой миниатюрный портрет?
– Я могу подарить тебе все: и сердце, и душу, саму жизнь! – воскликнул он.
Сжимая его голову ладонями, она проговорила:
– О, Николас, я не в состоянии это вынести!
– Да ведь ничего и нет скверного, что требовалось бы вы: носить! – ответил он, целуя ее руку, потом плечо, и снова его губы поползли вниз… – Возможно, Кит даст мне небольшое поместье и мы бы…
Она отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Заверни этот свой миниатюрный портрет в промасленную тряпку или еще во что-нибудь, чтобы предохранить от порчи в течение последующих четырех сотен лет, и спрячь его за… Как там называется эта штука, к которой крепятся балки?
– Консоль, – ответил он. – Да, так вот в Торнвике ты сделаешь консоль, которая будет изображать Кита. А портрет завернешь в тряпку и спрячешь за консолью. И когда… когда я вернусь, я ее достану? Он в этот момент целовал ее грудь.
– Ты меня слышишь, а?
– Да-да, – отозвался он, – я все слышал! Джеймс. Гонория. Повитухи. Торнвик. Изображение Кита. – Проговаривая все это, пункт за пунктом, он всякий раз легонько целовал ее в грудь. – Ну, а теперь, любовь моя, – прошептал он, – иди ко мне!
Он приподнял ее, посадил на себя, и Дуглесс тотчас забыла обо всем на свете, ощущая лишь плоть мужчины, которого так любила! Он поглаживал ее ягодицы и ее груди, и они раскачивались вдвоем – вверх, вниз, поначалу тихонько, а затем все быстрее и быстрее!
Потом Николас, не отрываясь от нее, перевернулся, и вот она уже лежит навзничь, а он, испытывая новый прилив страсти, входит в нее, глубоко-глубоко, и ее тело выгибается навстречу ему! И они, запрокинув головы назад, изогнулись дугой, а затем рухнули на траву, и Николас так и остался на ней, крепко-крепко прижимая ее к себе!
– Люблю тебя! – прошептал он. – И буду любить всегда, во все времена!
Прижимаясь к нему и обнимая его так сильно, как только могла, Дуглесс спросила:
– Так ты не забудешь меня?!
– Никогда! – ответил он. – Никогда не забуду! И если завтра умру, душа моя все равно будет помнить тебя!
– Не говори о смерти! – воскликнула Дуглесс. – Только о жизни! Я живу, когда я с тобой! Только с тобой – я нечто цельное!
– А я – с тобой! – отозвался он и, перевернувшись на бок, подтянул ее поближе к себе. – Гляди, уже восходит солнце!
– О, Николас, – произнесла она, – мне страшно! Гладя ее мокрую голову, он сказал:
– Чего же ты страшишься? Что тебя увидят такой неодетой, да? Так все это мы уже видели прежде!
– Ах ты шельма! – смеясь воскликнула Дуглесс. – Никогда тебе не прощу, что ты не рассказал мне об этом!
– Ничего, – отозвался он, – у меня впереди еще целая жизнь – успею вымолить прощенье.
– Да, – шепнула она. – Да! На это понадобится целая жизнь! Глядя на посветлевшее небо, он проговорил:
– Нам пора. Я должен рассказать матери а своем поступке. Скоро здесь будет Кит..
– Да, они рассердятся. Еще как! И я тут бессильна помочь.
– Нет, ты должна пойти со мной к Киту! Я не буду стесняться – попрошу брата дать нам кров, хотя бы в благодарность за то, что ты спасла ему жизнь!
Дуглесс посмотрела на небо – с каждой секундой оно становилось все светлее. Сейчас она почти готова была поверить в то, что сможет остаться здесь с Николасом.
– Да, мы будем жить в каком-нибудь хорошеньком маленьком домике, – сказала она и поспешила добавить:
– И у нас с тобой будет совсем немного слуг – человек с полсотни или около того! – Она улыбнулась. – А детей заведем целую дюжина! Я люблю детей! И мы станем хорошенько учить их всему и конечно же мыться! И, кто знает, может даже они изобретут сливной унитаз!
Усмехаясь, Николас проговорил:
– Уж слишком много ты моешься! Мои сыновья не…
– Наши с тобой сыновья! – перебила она его. – И я намерена рассказать тебе о движении за соблюдение прав женщин!
Он привлек ее к себе, крепко обнял и спросил;
– А что, это отнимет много времени?
– Лет четыреста! – шепотом ответила она.
– Ну в таком случае я дам тебе время на это! – отозвался Николас.
– Да, – сказала она улыбаясь. – Время! У нас с тобой будет столько времени, сколько нам нужно!
Он поцеловал ее долгим крепким и глубоким поцелуем, а потом шепнул:
– Всегда! Я стану любить тебя сквозь время! Дуглесс ощутила на себе его руки, его губы прижались к ее губам, но уже в следующее мгновение она оказалась в церквушке Эшбертона, а в небе над ней, оставляя след в облаках, летел реактивный самолет.
Глава 20
Дуглесс не плакала – ощущения ее были слишком глубокими, слишком значительными, чтобы просто расплакаться. Она сидела на полу маленькой церкви в Эшбертоне и знала, что за спиной у нее мраморное надгробие над могилой Николаса. Она не находила в себе сил взглянуть на него и вместо теплой плоти Николаса увидеть его запечатленным в холодном мраморе.
Некоторое время она сидела и смотрела на интерьер церкви – такой старый, такой простенький. Некрашеные потолочные балки и стены, пол без всяких узоров. На скамьях в первых рядах – подушечки с ручной обвязкой, как показалось Дуглесс, очень грубые – она уже привыкла к изысканным вышивкам дам – приближенных леди Маргарет.
Дверь открылась, и вошел священник. Дуглесс не тронулась с места.
– С вами все в порядке? – спросил он. Дуглесс сначала даже не поняла его: он говорил с каким-то акцентом.
– Сколько времени я провела здесь? – спросила она. Священник нахмурился: поведение этой молодой женщины казалось весьма странным! То она перебегает дорогу перед мчащимися на полной скорости машинами, то утверждает, что пришла вдвоем с каким-то мужчиной, хотя была одна, а теперь вот не успела войти, как спрашивает, долго ли тут пробыла!
– Ну, несколько минут, не более того, – ответил священник.
Дуглесс могла лишь слабо улыбнуться на это: подумать только – всего лишь несколько минут! Несколько недель она прожила в шестнадцатом столетии, а здесь прошло всего несколько минут! Она попыталась подняться, но ноги плохо держали ее, и священник помог ей встать.
– Может, вам стоит показаться врачу? – спросил он. Психиатру, должно быть! – чуть не выпалила в ответ ему Дуглесс. Интересно, расскажи она о происшедшем с ней психиатру, стал бы он писать об этом книгу или превратил все в некий «фильм недели», собирающий кассу?!
