Сергей Шведов - Шатун
– Зачем собрал вече? – зло крикнул Буряге мечник Усыга. – Мутишь народ попусту.
– Умолкни! – неожиданно рявкнул на Усыгу стоявший рядом с начальником стражи Осташ. – Ты, я вижу, не только глаза пропил, но и совесть. Я, боготур Осташ, собрал вече по праву, данному мне Великим князем и кудесником Велеса, чтобы сказать слово народу.
– Не мешай ему, – бросил ретивому мечнику Сухорукий, – пусть говорит.
Борислав был на удивление спокоен и даже зевнул несколько раз, глядя на разгулявшуюся толпу умными прищуренными глазами. На лобное место он так и не поднялся, остался сидеть в седле, подчеркивая тем самым, что вече затеяно зряшное, а боготур Осташ просто беспутный отрок, не ко времени потревоживший людей. То, о чем молчал Борислав, высказал поднявшийся на лобное место Дробень.
– Как же не собирать вече, если вражья рать у ворот?! – возразил купцу Буряга.
– Путает он все, твой Осташ, – крикнул в толпу Дробень. – Мечники Усыги вернулись поутру из дозора и никого не обнаружили.
– Плохо смотрели, – огрызнулся Буряга. – Мои стражники натолкнулись на чужой стан в десяти верстах от Берестеня. С часу на час рать будет под стенами.
Большого доверия ни к Бориславу, ни к Усыге у берестян не было. Люди они пришлые, и кто знает, что у них на уме. Иное дело Буряга, который не первый год ходит в городских стражниках.
– Ну коли враг у ворот, то о чем же мы спор ведем, радимичи? – сказал неожиданно для всех Борислав. – Выходите на стены.
Дробень, готовившийся возразить Буряге, так и застыл с открытым ртом. Боготур Осташ тоже не нашелся, что сказать, ибо все нужные слова были уже произнесены Бориславом.
Вече дружно приговорило: чужих в город не пускать, назначить Борислава Сухорукого воеводой, а в помощники ему придать боготура Осташа и Бурягу. После вечевого приговора народ разошелся по домам – готовиться к отражению возможного напуска.
– Хитрит Борислав, – негромко сказал Осташу Доброга. – Надо с ним ухо востро держать.
Осташ понимал, что с вечевым приговором получилось неладно. А сам он не нашел нужных слов, чтобы разоблачить перед народом коварного Борислава. Вот тебе и бакуня: то слова идут с языка без всякой нужды, а то вдруг в глотке пересохло и все мысли выскочили из головы.
– Научишься еще говорить с народом, – утешил Осташа Доброга, – какие твои годы. А пока надо оттеснить Бориславовых мечников от ворот.
Однако оттеснить Сухорукого не удалось: своих мечников он посадил на Южные сторожевые вежи, а Усыгиных – на Северные. Осташу на распоряжения воеводы возразить было нечего, поскольку Борислав утверждал, что в опасных местах должны стоять самые умелые и хорошо снаряженные воины. Осташева же дружина и числом была мала, и мечи имела худшего закала, а о броне и разговора не было. Хорошие доспехи были только на Осташе и на Доброге. Первый свои доспехи получил от кудесника Сновида, а Доброге они достались от отца, который снял колонтарь с убитого турмана в Дальнем походе.
Городских ратников по стенам расставлял Буряга, лучше Борислава и Осташа знавший, кто из обывателей на что способен. Пока хлопотали об обороне, время уже подвалило к полудню. А о вражьей рати не было пока ни слуху ни духу.
– Так в десяти верстах, говоришь? – открыто усмехался в лицо Буряге мечник Усыга.
Подмерзающие на стенах ратники поначалу добродушно, потом все злее и злее стали ругать городских стражников боготура Осташа, устроивших в Берестене переполох и оторвавших людей от дела. Стой тут на ветру из-за чьих-то глупых страхов.
– Может, и была какая-нибудь малая шалопужья ватажка, – надрывался на всю площадь Усыга. – Да разве же рискнет она напасть на сильный город? Нашел Буряга, кого посылать в дозор – они же тележного скрипа боятся.
Стражники нехотя огрызались на цеплявших их Усыгиных мечников, но убежденности в своей правоте за ними не чувствовалось.
– Отпускай со стен, – кричали ополченцы воеводе Бориславу. – Околеем тут на ветру за ночь.
Борислав только руками разводил, снимая с себя тем самым всю ответственность за причиненные берестянам неудобства.
– Отпускай людей, воевода, – обратился от имени старейшин к Сухорукому Дробень. – А городская стража пусть на стенах стоит, чтобы впредь знали, как людей попусту морозить.
Дробня дружно поддержали выборные всех концов, и Борислав внял их требованию. Приказал он лишь оставить на привратных вежах мечников, а на стенах городскую стражу на всякий случай.
После отмашки воеводы ратники дружно полезли со стен. На попытки Осташа вразумить их берестяне дружно отругивались, да еще и грозили незадачливому боготуру литыми кулаками.
– Ты почто воеводу срамишь? – подлетел к сидевшему в седле Осташу мечник Усыга. – Осадного ряда не знаешь? Слово воеводы – закон для всех в городе. Будешь народ смущать – брошу в поруб.
– Осади назад, пока руки-ноги целы, – надвинулся на Усыгу Малога.
Усыга злобно ощерился, но на виду у заполнившего плошадь люда связываться с Малогой не стал.
– Уходить надо, – сказал Доброга. – Ночью Борислав откроет ворота Хабаловой рати. Берестень они возьмут, не сронив капли крови.
Буряга подавленно молчал, – чуял, видимо, что правда на стороне молодого боготура, но что мог сделать главный городской стражник, если старейшины были на стороне Борислава Сухорукого. Ночь уже вступала в свои права, и только огонь разведенного перед воротами костра не давал площади окончательно погрузиться в темноту. А ночь предстояла безлунная. Осташ оглядел обезлюдевшую площадь и перевел глаза на мечников, стоявших у ворот.
– Не станут стражники с ними драться, – ответил на немой вопрос боготура Буряга. – Мечников у Сухорукого втрое больше. Побьют нас, и делу конец. Да и нет у нас уверенности в измене Борислава.
Стоявший в двух шагах от Буряги Сыряй вздохнул солидарно с начальником:
– Про тебя, Осташ, Усыгины мечники слух распустили, что ты подослан к нам Шатуненком. И не боготур ты, а самозванец. Не Велесу ты служишь, а Лесному богу.
– Врет твой Усыга, – побурел от обиды Осташ. – Меня на боготурство сам кудесник Сновид благословил.
– Понятно, что врет, – согласился Сыряй. – Я ведь Хабалову рать собственными глазами видел. Но многие Усыгиным наветам поверили и на тебя злобятся. Уходить тебе надо, боготур Осташ, иначе убьют вас, как только город успокоится и впадет в спячку.
– Сыряй прав, – сказал Доброга. – Пропадать нам в Берестене не с руки, дел дома много.
– Выпустят ли еще нас? – засомневался осторожный Кисляй, которого, в отличие от старшего братана в дружине звали Молодый. – Усыга-то не зря на нас щерился.
– Надо рискнуть, – стоял на своем Доброга. – Пока что, по вечевому слову, Осташ и Буряга помощники воеводы, мечники не должны им воспрепятствовать.
